Человек в пейзаже
Шрифт:
– А это уж не моя компетенция. Может, следовало бы прекратить писать романы, а?
– Ну романы-то тут при чем?
– Вам виднее. Я хотел сказать, что пейзажист лишь индивидуализирует вид. Он не способен его отразить, он способен лишь отразиться в нем. Вид и индивид - один корень?
– Нет, - ответил я, в твердость свою вкладывая и Шишкина, и Тенирса, и фотографию.
– А подходит... Я имел не только это в виду... Видите, опять вид?.. Пейзажист индивидуализирует вид не в том только смысле, что вносит свое видение и свою индивидуальность... а в том, что и сам вид, зафиксированный в пейзаже, должен или вынужден стать частным
– Разве не хохочет запорожец у Репина?
– Я и говорю. Это частность. Это жанр в лучшем случае. Это характер, а не портрет. Портрет - это обобщение, сущность, ну, внутреннее состояние. Пейзаж обобщенным быть не может. Кто вы, чтобы претендовать на понимание внутреннего состояния моря или горы? Вот вы говорите: Шишкин. Он и есть доказательство. Пейзажа как портрета вида не существует. Нарисовал Шишкин портрет дерева?..
Какая-то не оправданная для меня скорбь прорезала его чело. Бороденка его дрогнула.
– Что с вами?
– Сезанн...
– сказал он так, как говорят по больной зуб.
– Что Сезанн?
– Потом, потом...
– отмахнулся он так, будто "сейчас пройдет". С тоской взглянул на мольберт.
– Не получится уже...
– Что вы, что вы!..
– попытался я.
– Очень мило. Вы нашли единственную, по-моему, точку.
– Вы ее тоже нашли...
– Ну, это не такая моя заслуга.
– Вот видите, вы совсем не так мало понимаете, как говорите...
– Он быстровато взглянул на меня взором и мутным и лукавым и, пересилив себя, с прищуром метра заставил нанести невнятный мазочек - табуретка под ним сразу покачнулась, но он устоял.
Польщенный, я таки начал со льстивостью ученика:
– Почему именно в таком вы решили формате?.. Меня всегда занимало...
– Окно. Это такое окно. Живопись, по-моему, это окно. Или зеркало. Зеркало - это ведь тоже окно. Окно сквозь стену - в мир. Так ей потом и висеть - на стене.
– Понимаю, - сказал я, не до конца поняв.
– Холст, формат, перспектива, взгляд. Рамка видоискателя... Выбор точки... Но вот точка на холсте... с которой вы начали его заполнять... где она и почему?
– Заполнять...
– брезгливо поежился пейзажист.
– Скажите еще рисовать!
– Ладно, - сказал я, тоже злясь, - писать. Вы можете указать мне точно, в какой точке вы начали писать этот холст?
– Это сложный вопрос. Все зависит от натуры. Птицу, например, надо писать с клюва.
– Какую птицу?
– Ну вообще...
– А вот здесь?
– Я ткнул в его холст.
– Уже не вышло, - уклонился он.
– Почему же не вышло!
– Опять надо было щадить его самолюбие! Очень даже.
– Потому и не вышло, что не оттуда начал!
– зло сказал он, снимая холст.
– Отсюда?
– Я ткнул пальцем в сторону реки.
– Угадали...
– Сквозь его седоватый бурелом проступила краска. Угадали! Я вовсе не художник! Я на это не претендую! Я не за тем сюда хожу!..
– За чем же?
– Вам этого не понять.
– Вы слишком строги, - обиделся я, - и к себе и ко мне. По-вашему, вообще ничего нарисовать невозможно: ни пейзаж, ни портрет... А натюрморт?
–
– ни с того ни с сего возликовал он, будто тут же собрался, оставив пейзаж, взяться за натюрморт.
– Вы сами не понимаете, как вы правы! Портрет тоже можно... Но - единицы! гении! Леонарды! Животное кто-нибудь написал?
– выпалил он в меня.
– Птицу - с клюва, - процитировал я.
– Птица - существо удаленное...
– непонятно сказал он.
– Возьмем зверя. Никто! Разве что Дюрер носорога. Так он рисовал его по клеточкам. На этот раз не писал, а - рисовал. Это был первый носорог в Германии, может быть, в Европе. Дюрер был поражен. Не как гений, а как нормальный человек. Вот поражен-ность-то у него и вышла. А какой был рисовальщик!
Какие тогда были рисовальщики!.. Любой экспедиционный художник... Иногда мне кажется, что только они и художники... Которые ничего не хотели...
– Он забор-мотался и забыл про меня.
– Дюрер, - сказал я, - нарисовал зверя?
– О да! Он хотел лишь зафиксировать. Он отнесся к линии как к букве. А вышел гениальный апокалипсический зверь!
– Не противоречите ли?
– вкрадывался я.
– Только что зверя было невозможно нарисовать.
– Нимало!
– ликовал он, радостно складывая свой скарб.
– Нарисовать можно. Написать нельзя. Невозможно. Поэтому, кстати, живопись и стала искусством.
– Но ведь рисуют же!
– А вы не писатель, случайно?
– Случайно, - был я вынужден.
– Так вот. Я вам скажу: пишут же?..
– Не хотите ли вы сказать... не можем ли мы заключить... что то, чему можно научиться, не есть искусство?
– Вот видите.
– А если учиться, учиться и учиться?
– обрадовался я.
– Недостаточно.
– А если работать, работать и работать?
– Того меньше.
– А если просто вдруг... ни с того ни с сего... как бы понять...
– Вдохновиться?
– Ну.
– О да!
– возликовал он.
– Может быть...
– вздохнул он.
– На один раз.
– Так как же быть?
– Бог знает.
– И все?
– А вам мало?
– Мне - много.
Мы рассмеялись и вместе спустились в овраг.
– Вот вы говорите - гений...
– сказал он, хотя я этого не говорил. Я уже перешел дощечку, а он еще нет. В овраге была уже ночь и затеплились гнилушки. Из глубины его оволосения тускло и смело сверкал вдохновенный взгляд.
– Гении все мадонну с младенцем писали. Мадонна получалась, младенец - никогда. Замечали? О, это такая тайна! Вы сразу не поймете... Гений нам кажется особенно воплотившимся человеком. Мол, обычный человек не сумел, а он - на сто процентов... Дудки! (С чего это он так вскипятился?..) Гений есть максимально неудавшееся воплощение! С его, естественно, точки зрения, а не с нашей. Ни по вертикали, ни по горизонтали. То, что у гения за спиной (а ведь гений-божество так и помещается - за спиной...), есть безмерная диспропорция по отношению к так называемому выходу... (Знаете, в столовых в меню пишут "выход"... мяса в котлете?) То, чем мы восхищены, есть для гения полная неудовлетворенность и несчастье. Он-то знает сколько! Вот настолько он и воплощен, насколько получился у него младенец. Если гения, не дай бог, признают при жизни, его убивают, лишив именно этого неудовлетворения. Впрочем, чаще их просто распинают. Так гораздо рациональнее, все достается людям, включая и лестпость нашего ими восхищения...