Человек внутри
Шрифт:
— Ты не поймешь, — с уверенностью ответил он. — Это была зависть к умершему, а еще потому, что они презирали меня.
— Не вижу в этом никакого смысла, — сказала она. — Но я полагаю, ты что-то за это получил?
— Страх.
— И все? Я бы определенно получила что-нибудь получше. А то, что Генри посадит тебя завтра в свидетельскую ложу? Я приду посмотреть. Не надо там быть таким скрытным, как со мной. — Она пристально посмотрела на него. — Ты ведь пойдешь туда, не так ли? — спросила она.
— Конечно, — рассеянно
Все еще со стаканом в руке она отошла от огня и приблизилась вплотную к Эндрю, так что он кожей ощутил прикосновение ее бедра и его очертания под бархатом платья. Его рассудок уступил неожиданному приступу желания. Он схватил ее и стал целовать в губы, шею, грудь, и так как она уступала ему, с пассивностью женщин, которых он встречал в дешевых барах, его желание росло, его руки блуждали по ее телу, пока он наконец не отшатнулся в сторону, тяжело дыша и чуть не плача.
— Ты забавный мальчик, — вот все, что она сказала.
Он проклинал себя за свинство, когда думал об Элизабет. Но с этим было покончено, и почему бы ему не развлечься там, где можно. «Тот, другой, воздух слишком разрежен для меня, — подумал он, — мне оставаться в моем свинарнике».
— Я хочу тебя, — вслух сказал он.
— И ты думаешь, я упаду в твою кровать по первому твоему зову? — спросила она. — Ты был бы для меня забавным выбором. Контрабандист, без гроша в кармане, да еще и предавший своих товарищей. И совсем мальчик. — Она улыбнулась. — Единственное достоинство, — пробормотала она, оценивающе глядя на него, — ты возмутительно дерзок. Я почти готова согласиться. Это, должно быть, опять начинается проклятая весенняя лихорадка.
Она подошла к нему вплотную и неожиданно прижала свои губы к его рту. Они сладко пахли портвейном.
— Как он надоел мне со своей работой, — сказала она, — когда сказаны все слова, для молодых есть только одно занятие.
Губы и рот Эндрю пересохли от возбуждения.
— Можно мне подняться с тобой наверх? — спросил он.
Она надула губки.
— Нет, не сегодня. Мне хочется спать. Я не расположена.
Желание и осторожность не могли одновременно уживаться в мозгу Эндрю.
— Ты меня больше не увидишь, — сказал он.
Она засмеялась:
— Ой, напугал. Весной не выбирают. Здорово было бы подцепить мистера Фарна. Как ты думаешь, эти здравомыслящие прихожане ведут себя как и все остальные? Сомневаюсь, что суд завтра кончится.
— Завтра я ухожу, — сказал он.
Она взглянула на него с внезапным подозрением.
— Ты хочешь сказать, что убежишь? — спросила она.
— А почему я должен оставаться? Я и так слишком рискую.
— А Генри?
— А мне-то что?
Она некоторое время задумчиво смотрела на него и наконец сказала:
— Он всю душу вложил в это дело.
— Так вот где его душа?
— Я, может, его за это и ненавижу! — воскликнула она. — Но все равно, это здорово.
— Ну и пусть выигрывает без меня.
— Слушай. — Она стояла перед ним, вызывающе подняв маленький подбородок. — Ты получишь меня завтра ночью, если заплатишь. И плата, которую я от тебя хочу, — твои свидетельские показания для Генри. Можешь потом хвастать, что я обошлась тебе дешевле, чем остальные.
— Слишком высока цена, — возразил он.
— Откуда ты знаешь? — сказала она. — Дай руку. Теперь потрогай здесь, и здесь, и здесь. Теперь дай мне свой рот. Чувствуешь, как я близко? Правильно. Держи меня так. Ты будешь еще ближе, если захочешь. Ты знаешь, что я молода, так же молода, как и ты. Тебе не кажется, что ради этого стоит немного рискнуть?
— Сегодня, сегодня, — умолял он.
— Нет, не сегодня. Завтра или никогда. И опасность-то пустяковая. Это Англия, цивилизованная страна. Я больше рискую. А вдруг Генри застанет нас сейчас или завтра ночью? Что он подумает? Он будет работать допоздна. Можешь прийти ко мне. У меня прекрасная мягкая кровать. Ты так молод. Я уверена, что смогу все же кое-что тебе показать. Тебе понравится. Да и мне тоже.
— Сегодня. Я не могу ждать.
Она высвободилась и, отойдя от него на некоторое расстояние, посмотрела на него невозмутимым насмешливым взглядом.
— Никогда! Пока ты не сделаешь того, что я хочу, — сказала она, — подумай об этом «никогда». Будет ли у тебя когда-нибудь еще такой шанс? Я не знаю, почему предлагаю это тебе. Должно быть, из жалости к Генри, да еще из-за этой весенней лихорадки. Ты самый подходящий из всех, кого я видела в этой гостинице.
Он внимательно смотрел на нее. Никогда он не желал никакой женщины так сильно — даже Элизабет. В Элизабет была какая-то тайна, какая-то святость, которая окутывала, опутывала его желание любовью. Здесь не было ни любви, ни благоговения. Животное в нем могло грубо и сладострастно оценивать ее красоту, как оно оценивало прелести обычных потаскух, но с дополнительным привкусом ответного желания. «Это правда, — подумал он, — какая может быть опасность? Это — цивилизованная страна. Я уеду в Лондон, и мне не будет одиноко без Элизабет, так как у меня будет много других таких же приключений».
— Ты согласен? — спросила она.
— Да, — ответил он. — А ты? Завтра ночью?
— Если суд не засидится слишком поздно. Ничто не заставит меня ночью не спать из-за тебя. — Она зевнула. Какая я противная. Генри был бы в ярости, — пробормотала она с улыбкой, слегка забавляясь. — Но мне все смертельно надоело. Ошибка жить с мужчиной три года. Он смотрит на меня почти как на свою жену, не изменяет мне, воздерживается, я этого не выношу. Спокойной ночи!