Человек внутри

Грин Грэм

— Если позволите, я немного подожду. — Незнакомец подвинулся так, чтобы весь свет от масляной лампы падал на лицо его собеседника.

Надо быть поосторожней, подумал Эндрю, не стоит больше пить. Однако он определенно не был пьян. Он видел все окружающее совершенно отчетливо, а его мысли были ярче обыкновенного. Он жаждал человеческого общения и получил его, он с трудом справился с желанием обнять за плечи маленького человека, сидящего напротив. Он так мечтал поговорить с кем-нибудь, кто

бы ничего не знал о его прошлом и не стал бы обращаться с ним ни любезно, ни презрительно, а слушал бы его так же уважительно, как и любого другого человека.

— Хотите еще стаканчик? — спросил незнакомец натянуто и робко, как будто не привык угощать.

— Как вас зовут? — быстро спросил Эндрю, гордый своей хитростью.

— Мистер Фарн, — не без колебаний ответил тот.

— Фарн, — медленно проговорил Эндрю, размышляя над именем. Оно, без сомнения, было подлинным. — Спасибо, — сказал он. — Выпью.

Когда он выпил, мир показался ему гораздо лучше, чем он долгое время о нем думал. В нем была дружба и Фарн, который без насмешки слушал его и ни разу не напомнил об отце.

— Вы, наверное, не знали моего отца? — с надеждой спросил он.

— Не имел удовольствия, — ответил мистер Фарн.

Эндрю засмеялся. Мистер Фарн был идеальным товарищем, у него было чувство юмора.

— Удовольствия! — Он скорчил рожу. — Вы не могли его знать.

— Как его звали? — спросил мистер Фарн.

— Так же, как меня, — со смехом парировал Эндрю. Ему показалось, что объединенные в предложение четыре слова — квинтэссенция остроумия и осторожности, ведь ясно, что он не должен раскрывать своего имени мистеру Фарну.

— А как? — спросил мистер Фарн.

— Авессалом, — пошутил Эндрю.

— Простите, я слегка туговат на ухо.

— Авессалом, — повторил Эндрю. Мистер Фарн, святая простота, все принимал всерьез. Горя желанием развить такую превосходную шутку, Эндрю порылся в карманах в поисках клочка бумаги и карандаша, но не нашел ни того, ни другого. У мистера Фарна, однако, они были. — Я напишу свое имя, — сказал Эндрю. Он написал: — Авессалом, сын царя Давида.

Мистер Фарн вдруг перестал смеяться. Он уставился на клочок бумаги перед собой.

— У вас весьма любопытные заглавные буквы, — сказал он.

— Длинные хвостики, — ответил Эндрю. — Я всегда любил женщин. — Он огляделся. — Неужели здесь нет ни одной женщины, на которую стоило бы посмотреть? — сердито выкрикнул он. — Здесь нет ни одной, мистер Фарн. Пойдемте в город.

— Женщины меня не привлекают, — холодно заметил мистер Фарн.

— Есть одна, которая бы привлекла. — Эндрю серьезно и грустно посмотрел на него. — Вы когда-нибудь видели святую в окружении белых птиц? И в то же время женщину, которая, понимаете,

могла бы осчастливить мужчину. Но она слишком хороша для этого. Не смейтесь. Я не шучу. Я зову ее Гретель. Не думаю, что какой-либо мужчина когда-нибудь тронет ее.

— Вы очень странный молодой человек, — заметил мистер Фарн. Эндрю привлекал к себе внимание. На них смотрели. Несколько человек притиснулись поближе, какая-то толстуха начала пронзительно и непрерывно смеяться.

— Вы мне не верите, — сказал Эндрю. — Но вы бы поверили, если бы увидели ее. Хотя я покажу вам. Дайте мне карандаш и бумагу, я ее нарисую.

Высокий мужчина с разболтанными членами и жалкой бородкой начал расчищать место на столе.

— Смотрите, люди добрые, — сказал он. — Здесь художник, он собирается нарисовать нам женщину, конфетку, а не женщину.

— Где бумага и карандаш? — спросил Эндрю.

Мистер Фарн покачал головой.

— Вот карандаш, — сказал он. — Не могу найти бумагу. Она, должно быть, упала на пол.

— Не грусти, дорогуша, — подала голос толстуха. — Эй, Джордж, принеси немножко бумаги, — попросила она официанта умоляющим тоном.

— Любая бумага сойдет! — закричал Эндрю, ободренный вниманием к своей персоне. Ему нашли старый конверт и притиснулись ближе. Мистер Фарн, однако, стоял немного поодаль. Эндрю опустился на колени у стола и попытался унять дрожь в руке.

— Только, чтоб ничего неприличного! — сквозь смех выкрикнул официант.

— Эй, принеси мальчику виски за мой счет, — сказала толстуха. — Это тебе поможет, дорогуша. А теперь покажи нам свою маленькую подружку.

Эндрю осушил стакан и взялся за карандаш. Прямо перед собой он увидел лицо Элизабет, белое, неподвижное и гордое, каким он впервые увидел его, когда она направила ружье ему в грудь. Он знал, что они смеются над ним, но надо только показать им это лицо, и они замолчат и поймут. Он неловко держал карандаш в пальцах.

С чего начать? Он никогда в жизни не рисовал, но если он так ясно видел ее, это должно было быть несложно. Он решил сперва нарисовать свечи с их желтыми огоньками.

— Она слегка смахивает на палец, не так ли, дорогуша? — сказала толстуха. — Где у нее руки?

— У нее не только рук не хватает. — Разболтанный тип над головой Эндрю подмигивал, скалился и делал непристойные жесты пальцами. — Дайте ему еще выпить.

— Это не она, — сказал Эндрю. — Это свечи. А теперь я нарисую ее. — Он сделал несколько штрихов карандашом, а затем положил голову на руки и заплакал. — Не могу, — сказал он. — Она не выходит. — Ее лицо удалялось от него все дальше и дальше. Вскоре остались только огоньки свечей. — Не уходи, — вслух взмолился он.