Человек заката
Шрифт:
Одежда начинает промокать. Ноги давно промокли и подмерзают. Посиневшие губы и серый цвет лица придают ей нездоровый вид. Пора уходить, возвращаться под крышу одинокой бедной комнатенки в коммуналке. Девушка морщится, вспоминая тусклые стены, перепачканные несколькими слоями старой побелки. Они, эти стены, никогда никого не ждали, принимали и провожали временных постояльцев с одинаковым брезгливым безразличием спившейся престарелой проститутки.
Девушка сутулит плечи, окидывает взглядом ближайшие коробки домов, безлюдные тротуары и мокрую набережную реки. Город не видит ее, смотрит мимо. Она понимает его отрешенность, молчаливо и податливо подчиняясь.
У нас вошло в привычку ругать Москву и хвалить Питер. Наверное, в этом есть доля истины, раз так повелось. Питер умеет влюбить в себя и мстить с хладнокровностью столичного ловеласа, умеет давать атмосферу и взимает плату за расцветающие в ней иллюзии неопытных, умеет молчать, тем самым превращая жалобный шепот сердца в крик. Он умеет быть невероятно прекрасным в своей правоте.
Услышав мерный рокот мотоцикла на низких оборотах за спиной, девушка вздрагивает. Наверное, тот байкер, что швырял мусор в реку. Мотоцикл проезжает очень близко, даже слишком. С недавних пор она может отличить от других этот раскатистый утробный неповторимый звук. Он присущ только одной в мире марке – Harley Davidson. Запатентованный метод построения V-Twin-овского двигателя никто до сих пор не повторил.
Затылок холодеет, волна дрожи пробегает по телу. Рокот «Харлея» разрывает тонкую паутину блуждающих по кругу мыслей. Больно хлещет, освежив в памяти неизгладимые минувшие события бурного испанского лета, а затем безжалостно возвращает в российскую осень. Мотоцикл удаляется. Девушка дрожит, ежится и глотает слюну. Обернувшись, она уходит под арку, спотыкается на выщербленном асфальте. Дальше ей – пробуждающимися дворами и замусоренными переулками.
Во дворах прогреваются автомобили, чадя выхлопными трубами. За гаражами под самодельным навесом ворочаются бомжи. Впереди темнеет стиснутая слепыми стенами подворотня. Толпа неопрятного вида мужчин идет навстречу, по всему видно – узбеки-гастарбайтеры. Их краткая характеристика: скрытные, работящие, озабоченные. Их около десятка. Все впились в нее испытывающими взглядами. Руки в карманы, идут тяжелой поступью, перекрывая собой проход по всей ширине. Глухой стук ботинок посекундно наращивает напряжение.
Лицо девушки выражает неподвижную безучастность. Она продолжает движение. Мутное колебание во взглядах гастарбайтеров – и ее пропускают, обтекая резкими поворотами. Она проходит мимо узбеков тенью. Тень ни задеть, ни прикоснуться. Смешки и посвист несутся в спину. Девушка не боится узбеков, у ее страхов другие имена.
Прижиться в Питере не удается. Условности делового общения, общепринятые нормы, прописной порядок действий и прочие атрибуты организованного социума после глотка испанской свободы вытерпеть, конечно, можно, а смысл? Понимая всю ненужность затеи, спустя десять дней она бросает новую работу в крупной компании, ставит точку в карьере юриста, забивается в угол и не желает больше искать свое место среди людей.
Отсутствие нормального человеческого общения и резкий уход в себя сказываются деструктивно. Без конкретной цели бродит девушка по городу, убивая время день за днем, ночь за ночью. Спустя несколько месяцев пропасть отчаянья затягивается тонким слоем выстраданного. Она чаще балансирует на грани тоски и безразличия. Но призраки прошлого неуклонно поднимают головы, в немом укоре смотрят пустыми глазницами в сердце. За ними приходят совсем нехорошие мысли.
«Все всегда начинается с надежды, надежды на лучшее. Главное – не доживать до мига расплаты, до той капли горечи, которая всегда таится на дне», – думает девушка, зябко шевеля замерзшими пальцами в мокрых кожаных перчатках.
Мысль звучит подленько, малодушно. А если додумать дальше, то призывно. Она крепко задумывается и сильней дрожит от сырого холода улиц. Ноги окоченели совсем. Чтобы согреться, приходится прибавить шагу и бежать, без разбору сворачивая в стороны.
Внезапно девушка останавливается. Очередной узкий переулок завершается тупиком. На кирпичной стене скользкая плесень. Воняет отбросами и мочой. Черный и рябой коты дерутся на крышке мусорного бака. Истошный крик подкрепляется быстрыми ударами когтистых лап. Черный поскальзывается и летит на землю, прямиком в лужу. Глаза злые, недовольные. Рябой остается наверху, переминается с лапы на лапу, победоносно трясет хвостом.
Обессилев от ноющей в сердце боли, полуголодного образа жизни и холода, девушка тяжело прислоняется к скользкой стене. Организм встревожен, требует тепла и еды. Он заботится о самосохранении, она – нет. Организм пытается запустить механизм выживания вхолостую. Она устала, загоняла себя. На худеньких плечах слишком тяжелый груз – потеря любимого и смерть его соперника. Девушка мается, тихо погибает, не может простить себя ни за то, ни за другое.
«Перестань себя истязать, – осторожно шепчет разум. – Научись жить без чувств и стань сильной».
Девушка не прислушивается. Не хочет. Она осознала и переосмыслила ушедшие события, обвинила себя во всех бедах и признала виновной. Искренне уверенная в том, что изменить ничего невозможно, она изобрела свою Голгофу и не собирается с нее спускаться.
Глава 2. Кокаин
Малыш обрывает глянцевые листочки и любуется каплями утренней росы. Плотные темно-зеленые он сразу складывает в небольшую тростниковую корзинку, прилаженную за спиной, а недавно выросшие нежно-зеленые с желтыми прожилками рассматривает, поворачивая так, чтобы в бусинках воды отражался теплый отсвет восходящего солнца.
– Работай, el hijo del perro 1 – слышится за спиной.
Мощный толчок – и колючки впиваются в коленки. Чаго падает. Собранные листья сыплются из корзинки на вихрастую голову.
Вот ведь вредный гад! И не лень ему высматривать, чем именно занимается Чаго, полностью скрываемый кронами растений. Он сводит брови на переносице, сверкает большими огненно-чёрными глазами и грозит обидчику вслед маленьким грязным кулачком, но охранник с автоматом уже далеко. Его потная протертая на локтях рубашка мелькает в конце ряда.
1
Собачий сын (исп) .
Малыш поднимается, надувая пухлые губки, поджимает подбородок. Провожая охранника взглядом, он потирает коленки, затем озирается. Хорошо виден только нижний склон. Боковые кусты не дают разглядеть остального. Чаго почти шесть, он небольшого роста, смуглый, круглолицый, темноволосый и не в меру любопытный – настоящий сын своей земли, он мог бы запросто затеряться среди бесконечных насаждений. Множество гектаров природного многообразия вытеснено запрещенной монокультурой. Плантация простирается по низкохолмистой местности, окруженной лесом. Другие рабочие – мужчины и женщины – давно ушли вперед. Монотонный сбор листьев продолжится до заката. Солнце начинает припекать. Ленивые потоки ветра струятся с востока. Они слишком слабы, чтобы разогнать нарастающую жару.