Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2
Шрифт:
– Я так и думал, что вам это будет приятно, леди Локтон. Но, пока бумаги еще не оформлены, никому ни слова.
Внешне ведущий себя как самый идеальный муж на Земле Раннальдини, тем не менее, отправил в «Индепендент» зашифрованную «валентинку»: «Маленькая зверюшка, большой леопард ждет тебя».
Поскольку он всех своих любовниц называл «маленькими зверюшками», то Гермиона, Хлоя, Рэчел, Сесилия, на какую-то головокружительную секунду – Флора и большинство женщин из лондонского «Мет» решили, что именно им Раннальдини подает условный сигнал.
Вернувшись с севера Шотландии, где он вместе с Камерон искал натуру для съемок «Макбета», Раннальдини не нашел решительно ничего забавного в том, что в доме поселилась Лесси. Она постоянно с шумом бегала за Китти, повсюду оставляя за собой маленькие лужицы.
– Пусть Клив отнесет ее на конюшню.
– Нет, она моя, – Китти сделала испуганные глаза.
Лесси проснулась, потянулась, откидывая назад задние лапы, чуть потягиваясь вперед, а затем атаковала красно-желтый, покрытый розами обюссонский ковер и принялась его яростно трясти.
– Ну-ка прекрати, – заворчал Раннальдини и собрался пнуть ее.
Лесси, мгновенно прижав уши и став, кажется, чуть ли не в два раза меньше, скользнула под защиту Китти.
Уже прочитав письмо Лизандера, которое отыскал и переснял Клив, пока Китти была на почте, Раннальдини предположил, что тут не обошлось без руки Руперта Кемпбелл-Блэка. Вездесущий Клив, который частенько устраивал потасовки с торговцами цветами в Ратминстере, узнал, что розы, полученные сегодня утром Рэчел, были посланы Борисом, только что вернувшимся после успешного турне по бывшей родине. Должность в Нью-Йорке пока еще была недостижима, и потому Раннальдини не облаял, как бывало, Китти, которая забыла дать ему белую гардению для вечернего концерта в фонд войны в Персидском заливе, и даже разрешил оставить Лесси.
Вернувшись из столь же успешного, но очень нервного турне по Израилю, когда она посреди концерта то и дело ожидала, что ее накроет ракета «Скат», Рэчел впала в ужасную депрессию.
Война становилась все ужаснее. Союзные войска нанесли бомбовый удар по бункеру, где находились гражданские лица. Американцы собирались применить напалм для поджигания иракских нефтяных терминалов, и тогда иракские госпитали лишились бы электричества, не смогли бы работать установки по выхаживанию грудных детей. Одноразовые шприцы приходилось использовать по нескольку раз.
Рэчел знала, что должна бы пойти на митинг сторонников мира в Ратминстере, но тогда пришлось бы детей, которых она забрала у Гретель, опять куда-то пристраивать, а она чувствовала себя очень уставшей.
Наверное, самое кошмарное в одинокой родительской судьбе – невозможность поделиться своими успехами, а ведь только за один прошлый вечер ее семь раз вызывали на поклон.
– Тут есть кое-что для тебя, – сказала Гретель, передавая Рэчел огромный букет бледно-розовых роз.
«Раннальдини или Гай», – подумала Рэчел утомленно.
«Самой дорогой Рэчел, в седьмую годовщину нашей свадьбы, со всей любовью, Борис».
К изумлению Гретель, Рэчел залилась слезами.
– О Гретель, он помнит, – всхлипывала она. – Он на самом деле помнит.
В Валентинов день после напряженной работы прошлым вечером Джорджия встала поздно и теперь гуляла в саду. Озеро было серым и плоским, словно вода в стиральной машине. В бочонке под кухонным окном мотался на ветру одинокий грязный нарцисс. После оргии их отношения с Гаем намного улучшились. Он сбрил свою бороду, поэтому Джорджия больше не думала, что он преследует Рэчел. Но в последнюю пятницу он вдруг принялся за старое. Приехал в Парадайз пораньше, чтобы пойти к врачу с головной болью. Вернувшись в «Ангельский отдых» спустя полтора часа, он объяснил, что к врачу была слишком большая очередь и он не смог дождаться; при этом вид у него был ликующий, якобы оттого, что летавшие на бомбардировку самолеты вернулись без потерь.
Джорджия уже не могла выносить прежней неопределенности. Надо было что-то предпринимать. Работа над «Ант и Клео» подходила к концу, и она строила новые планы. Бросив взгляд на кухонные часы, она решила, что пора приниматься за работу, но тут же вспомнила, что обещала покрошить остатки бараньей ноги для пастушьего пирога. Она почувствовала, что растеряет все свои супружеские навыки, живя так долго одна или если хотя бы денек не проведет с кем-нибудь менее домашним, чем Гай. Из-за кофемолки она не сразу услышала телефон.
– Джорджия, это Дэвид Хоукли. Алло, алло, это ты?
– Секундочку, – пробормотала Джорджия, вытирая руки о джинсы.
– Спасибо тебе за «валентинку». Она прелестная. Ведь это ты ее отправила?
– Ну если у тебя больше нет другой знакомой Джорджии. Послушай, я очень виновата, что наврала тебе обо мне и Лизандере, но я так боялась потерять тебя.
– Да ничего, ничего. Как Лизандер?
– Я так его и не видела, знаю, что он влюбился. Она замужем и еще проще, чем я, но, по крайней мере, она того же возраста, что и он, и очень славная по характеру.
– Я не могу разыскать его по телефону, а коттедж «Магнит» пустует.
Джорджия помрачнела. Значит, Дэвид приезжал в Парадайз и не заглянул к ней. И позвонил только затем, чтобы поинтересоваться Лизандером.
– Где же он сейчас живет?
– У Руперта Кемпбелл-Блэка.
– Боже милостивый! – взорвался Дэвид. – Да это хуже, чем торговать наркотиками.
– Он вчера замечательно выиграл заезд, ты не читал «Скорпион»?
– Я не читаю «Скорпион», – ядовито заметил Дэвид. А затем стал заикаться. – Я соскучился по тебе... Очень. Давай пообедаем вместе.
Оцепенев от счастья, Джорджия безучастно наблюдала, как Динсдейл тащит со стола баранью ногу.
– Ты меня слышишь?
– Я обожаю тебя. Как насчет конца недели?
Ей нужно было время, чтобы бросить пить, похудеть на семь фунтов и закончить «Ант и Клео».
– Отлично. А куда бы ты хотела пойти?
– Может, в «Д'Эскарго»?
Это был ресторан, куда они с Гаем частенько захаживали в первые годы после женитьбы.
– Хорошая мысль. Я закажу столик. А не знаешь ли ты адрес Руперта Кемпбелл-Блэка?