Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2
Шрифт:
Обильно смазав волосы кокосовым маслом и ожидая, пока застынет на лице грязевая маска, она заметила, что дождь, весь день молотивший в окна, наконец прекратился. Солнце, пробиваясь из-за деревьев, окрасило противоположную часть Парадайза в золотисто-розовый цвет, поля засияли зелеными изумрудами, а одинокая серая лошадь и уходящие тучки стали нежно-розовыми. И вдруг между туч вспыхнула радуга. «Моя жизнь расцветает», – приняла это за символ Джорджия.
Схватив телефон, она позвонила в Службу семьи:
– Я прошу меня извинить, но этот вечер у меня занят. Вы были так добры ко мне. Извините, что я уж очень много вам наговорила.
«Значит, сэкономлено пятнадцать фунтов, – с гордостью подумала она, – и можно купить себе новую майку у мисс Селфридж, что-нибудь облегающее, под цвет глаз».
В настоящий момент с деньгами было туго. Хорошо еще, что она не поторопилась закончить альбом для Ларри. «Кетчитьюн» находилась в глубоком кризисе и, несмотря на новое правление, не смогла бы выплатить ей оставшуюся после получения аванса сумму. Но когда она уже собралась уходить на станцию, позвонил ее агент и сказал, что «Ант» заинтересовал Танцора Мэтланда и тот хотел бы поскорее получить рукопись. Затем позвонил Гай, пришедший в восторг, что она закончила работу.
– Мы это отметим вечером, Панда. А сейчас я обедаю со своим отцом в «Антее», – добавил он.
«Достаточно далеко от «Д'Эскарго»», – отметила про себя Джорджия, отбывая в Лондон.
Прибыв на Паддингтонский вокзал следующим после Джорджии поездом, Дэвид Хоукли почувствовал потребность размять ноги – любимая фраза директора школы – и решил прогуляться в Сохо. Первые нарциссы, приветствовавшие его в Гайд-парке, дурманили голову. В жуткой пробке на Оксфорд-стрит в одном из такси он увидел Джорджию, которая яростно пудрилась, прихорашивалась, душилась и старалась убедить себя, глядя в крошечное грязное ручное зеркальце, что ее майка цвета хаки не слишком молодежная. Все продавщицы у мисс Селфридж очень хорошо отзывались о ее записях.
Чувствуя себя счастливым и взволнованным впервые за несколько месяцев, Дэвид купил «Ивнинг Стандарт», букет нарциссов и вслед за Джорджией отправился в «Д'Эскарго».
Предупрежденный, что его гостья отправилась в дамскую комнату, он уселся за столик, заказал стакан шерри и вскоре был поглощен чтением страниц с отчетами о скачках, на которых Лизандера расхваливали как золотого парня Кемпбелл-Блэка и предлагали ставить деньги на него и Мистера Спарки в заезде следующего дня. Терзаемый гордостью, неодобрением и завистью к Руперту, он вернулся на первую страницу, где рассказывалось о войне. Наземные сражения могли начаться в любую минуту, весь Кувейт пылал, днем и ночью горела нефть.
Дэвид так углубился в чтение, что не обратил внимания на очаровательную шатенку, усевшуюся в глубине зала в ожидании заказа, а потом и вообще обо всем забыл, поскольку появилась Джорджия, все еще с ценником на майке, великолепная, благоухающая и сияющая, как влюбленная женщина.
– Какая прелесть! – она приняла его букет нарциссов.
– Ну уж не прелестнее тебя.
Проклиная себя за старомодность, он поцеловал ее в теплую, ароматную веснушчатую щеку.
– Я вообще молодец. Я только что закончила «Ант и Клео».
– О Царица Востока, это достойно шампанского. Дэвид позвал официанта.
Хотя предполагалось, что она сядет напротив него, Джорджия протиснулась между столами, чтобы сесть на банкетку рядом с ним. Мир был восстановлен.
– О, как это мило, что я вижу тебя. Правда, война ужасна? Как ты думаешь, Израиль будет мстить?
Дэвид покачал головой:
– Американцы им заплатили уже слишком много.
– Мамаша Кураж была такой забавной в это утро: «О, миссис Сеймур, иракцы копулируют».
Дэвид рассмеялся, и его лицо потеряло всю суровость.
– Мне очень понравилась картинка с утконосом.
– Ты помнишь!
– Я помню обо всем, что связано с тобой. Посмотри, – он достал из кармана маленькую серебряную коробочку, и Джорджия с тревогой подумала, уж не нюхательный ли это табак, но вместо этого увидела прядь волос.
– Помнишь тот день, когда я обстриг твою челку? Убрав коробочку, он разломил рогалик пополам, но есть не стал.
– Как Гай?
– Неважно. Мы ночью лежим рядышком, как яблоки на чердаке, которые боятся побить свои бочка.
– Прямо как у Сапфо.
– А ты закончил переводить Катулла?
– Угу. Как Флора?
– Абсолютно опустошена, – и рассказала ему о ее романе с Раннальдини. – Он просто уничтожил ее, – закончила она. – Я бы хотела, чтобы вы познакомились.
– Скоро познакомимся.
Переполненная счастьем, Джорджия почувствовала, что они говорят об одном и том же.
– Расскажи мне о миссис Раннальдини. Уж не та ли это пухленькая малышка, что прыгала как резиновый мячик в лифчике и трусиках в прошлом октябре?
Джорджия засмеялась.
– Она очень милая. Дэвид взял ее за руку:
– Я так рад, что ты прислала мне «валентинку». Ее принесли во время совещания сотрудников школы, и я сбежал оттуда и позвонил тебе.
– А я собиралась звонить тебе на Рождество, подняла трубку, а там Гай разговаривал с Джулией.
– Дорогая моя бедняжка.
Она наклонилась, чтобы поцеловать его, и вдруг услышала знакомый голос:
– Дорогая, я извиняюсь за опоздание, но движение просто ужасное. – С болью, как от удара током, она узнала голос Гая, обращавшегося к Джулии, такой прекрасной, благоухающей и сияющей, как и она сама.
Владелец ресторана, не успевший предупредить Гая, позеленел. Гай через плечо Джулии поймал взгляд Джорджии, и нежная улыбка замерзла на его красивом лице.
– Это же Гай, – прошептала Джорджия.
– Рок-Стар собственной персоной, – едко произнес Дэвид, спокойно осушил бокал шерри, дал официанту банкноту в десять фунтов и увлек за собой Джорджию, чтобы затем снять номер в «Монтбаттене».
– Гай сказал, что обедает с отцом в «Антее», – всхлипнула Джорджия, когда они вошли в лифт.