Человек-землетрясение
Шрифт:
В пустынном месте, но все же достаточно близко от лесничьей тропы, чтобы тело Адамса быстро обнаружили, Хансен остановился, поднес старика к стройному буку и привязал свободный конец подтяжек к крепкой ветке. Потом он отпустил Адамса… труп повернулся несколько раз вокруг оси, остановился и принялся разматывать закрученные подтяжки в противоположную сторону. Бесшумная карусель на ветру вечности…
Хансен удержал тело, пока оно не повисло спокойно, как подобает мертвому. Потом он бросил долгий взгляд на Эрнста Адамса, чтобы запечатлеть его образ в своей душе, сохранить его как обязательство начать жить по другим законам. Уходя, он понял, что в качестве нового
Гельмут Хансен вернулся в замок Баррайсов как раз после отъезда доктора Дорлаха. Хаферкамп сидел в библиотеке, попивал свой «Лафит Ротшильд» – для него был тихий маленький праздник – и был в прекрасном настроении.
– Мне недоставало тебя, мой мальчик, – воскликнул он, когда вошел Хансен. – Где тебя носило? Большие события произошли за это время.
«Возможно, – подумал Хансен и опустился напротив Хаферкампа в глубокое английское кожаное кресло. – Но последствия скажутся лишь завтра».
– Я как раз из Эссена, – сказал он. – Боб исчез.
Он сказал это наугад. Зная характер Боба, он понимал, что, брошенный Марион, тот проведет ночь где-нибудь в баре или борделе. Утром, если он появится во Вреденхаузене, он будет, как всегда, ослепительно красив, однако внутренне растоптан, искалечен, хотя и не почувствует еще этого полностью. А что будет, когда найдут письмо в кармане Адамса и передадут в полицию?
Охота на Боба Баррайса началась. Со всех сторон приближались охотники и ждали выстрела. Загонщики и гончие собаки кричали и выли. Как долго выдержит это Боб?
Хансен отогнал слабое сочувствие. «Он этого не заслуживает. Но разве все мы не несем вины? Мы все смотрели, как он морально разлагался, и никто не пришел ему на помощь, мы всего лишь прикрывали цветами выступавшую на поверхность гниль. Вместо того чтобы вырезать раковую опухоль, мы ее затушевывали. Мы предоставили больного своей болезни. Одно было важно – проклятая гордая фраза: Баррайс так не поступает!»
Он налил себе красного вина и хмуро посмотрел на рубиновую жидкость.
– Завтра он явится и будет вилять хвостом, – с удовлетворением проговорил Хаферкамп. – Он готов, Гельмут. Он заберет деньги и уедет в Канны. Он выберет себе новую машину, самую скоростную, какие существуют на рынке, я оплачу ее. И тогда я вновь уверую в Бога и буду молить его, чтобы Роберт сломал себе шею. Он первый и единственный Баррайс, который может принести пользу только своей смертью.
Хаферкамп не задавал больше вопросов. Гельмут Хансен никогда не лгал ему, только на него одного он мог положиться. Это вселяло спокойствие. Маленькими глотками он пил восхитительное вино, наслаждался ночной тишиной и поэтому подскочил от неожиданности, когда зазвонил телефон. Дворецкий Джеймс, заранее проинструктированный, появился в библиотеке.
Это был звонок Боба, и впервые в его взбудораженном голосе звучала тревога за другого человека.
Доктор Дорлах не позволял себе ни минуты покоя. Для него было личной, уже почти эротической радостью довести до полной гибели разрушение Боба.
Из Дюссельдорфа, где он оставил в «Парк-отеле» Марион, потерявшую самообладание в машине и душераздирающе зарыдавшую, он сразу поехал в Эссен. Чек на сто тысяч марок он положил на ночной столик. Ему было ясно, что она разорвет его, и перед уходом он опять попытался внушить ей, какое благословенное дело – деньги.
– Баррайсы не заметят утраты этих ста тысяч, – сказал он, когда Марион, не обращая внимания на чек, продолжала сидеть на краю постели, выпотрошенная, с потухшим взглядом. – Вам, как законной супруге, причитается полновесная компенсация, так как я подам иск о недействительности брака. Поскольку я сам, как адвокат Баррайсов, не могу взять ваш случай, это сделает ради меня мой хороший друг и коллега. Я не буду заявлять никаких протестов и признаю ваши притязания на возмещение убытков. При обнаружении и доказательстве извращений в таких чудовищных размерах на ранней стадии брака его легко объявить недействительным. Так что рассматривайте этот чек как задаток причитающейся вам компенсации.
– Я не хочу денег от Баррайсов, – монотонно произнесла Марион. – Я ничего больше не хочу. Лучше всего сейчас было бы умереть.
– Третья жертва! Марион, соберитесь! В двадцать три года, с солидным банковским счетом жизнь только начинается! Вы даже не подозреваете, какой прекрасной она бывает! Мир без Боба, который откроется перед вами…
– Я люблю Боба… вот в чем дело…
Какой жалкий вопль! Доктор Дорлах втянул нижнюю губу сквозь зубы. Сложность женской души выходит за рамки всякого разума. Вот еще один пугающий пример. То, что никогда не поймет мужчина, для женщины само собой разумеется: любовь к такому чудовищу, как Боб! И кто в этом разберется?
– Я не понимаю этого, – честно признался доктор Дорлах. – Объясните мне, за что вы любите Боба.
– Он несчастный человек.
– И тем не менее вы боитесь его.
– Поскольку я недостаточно сильная для него.
– Никогда не появится человек, который сможет выносить Боба. Все будут разбиваться об него, кто-то раньше, кто-то позже. Боб создан для того, чтобы разрушать свое окружение, хочет он того или нет.
– Разве это не страшно?
– Кто может это изменить? Ни вы, ни я… никто. В этой жуткой игре судьбы все мы всего лишь статисты или жертвы. Марион, избавляйтесь от комплекса вины, что вы якобы пожертвовали Бобом. Вы просто выскочили в последний момент из гроба, который был уже готов для вас. Это был импульс самосохранения. Возьмите деньги, уезжайте куда-нибудь, откройте «бутик» (идея господина Хаферкампа прекрасна), может, в Мюнхене или Гамбурге, лишь бы подальше от Эссена, от всех воспоминаний! А теперь поспите. Я позвоню вам завтра в середине дня.
В Эссен доктор Дорлах прибыл через час после безмолвного разрушения Бобом квартиры Марион и отправился на Хольтенкампеиср-штрассе, 17. Сначала он позвонил в дверь, потом нажал на ручку, она подалась, ключ торчал изнутри, и доктором завладело странное чувство. Он остановился в прихожей и крикнул – Боб! Это я, Дорлах. Не пугайтесь. В Дуйсбурге все закончилось быстрее, чем мы ожидали.
Тишина. Дорлах отворил дверь, и перед ним предстала картина тотального разрушения. Он разглядывал выпотрошенную до основания обивку дивана и стульев, сломанную мебель, искромсанные платья, разодранные в клочья занавески, содранные со стен лампы, и мороз прошел у него по коже. Здесь не безумный срывал зло, а потенциальный убийца с чудовищной тщательностью разрушал свой мир.
Умышленное убийство мертвых предметов на почве полового извращения.
Доктор Дорлах почти бежал из квартиры, замкнул ее ключом Боба и прихватил его с собой. Потом он вернулся к себе домой во Вреденхаузен и бросился прямо в одежде на кровать. Для него после зрелища этой уничтоженной, убитой квартиры ситуация в корне изменилась. Он не смог бы объяснить причины, но на него вдруг напал страх.
Страх перед грядущим днем.
Если Боб Баррайс вновь объявится во Вреденхаузене, это будет другой человек.