Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман

Самбук Ростислав Феодосьевич

— Так я в кладовку… — сказал он.

Никто не ответил. Седой закрыл глаза, удобнее устраиваясь в кресле, а его спутник как раз опрокинул рюмку настойки (любимой настойки отца Андрия — на душистых горных травах) и лишь нетерпеливо помахал рукой.

Его милость принес огромную буханку белого хлеба, окорок, кусок сала, несколько колец домашней колбасы, нашел в кухне блюдо с холодцом. Лысоватый потер руки, увидев все это, сразу отломил кусок колбасы и, чавкая, принялся жевать. Седой дремал: видно–таки устал с дороги.

—

Угощайтесь, господа, — пригласил отец Андрий, расставляя тарелки, — прошу прощения…

— Водка еще есть? — перебил его лысоватый, постукивая по уже полупустому графину.

Его милость вынул из буфета литровую бутылку самогона, разбудил седого.

— Что–то нет аппетита, — сказал тот то ли с сожалением, то ли просто удивляясь самому себе.

Отец Андрий налил ему полную рюмку.

— Специально для аппетита, — пояснил он, наливая до краев и себе.

— Ну если так, — потянулся к графину лысоватый, — я, правда, не жалуюсь на недостаток аппетита, черт бы его побрал, но… — захохотал он и, недосказав, потому что и без того все было понятно, опрокинул стакан в рот.

Ужинали молча, только ощупывая друг друга изучающими взглядами. Первым не выдержал отец Андрий.

— Так, значит, — начал он издалека, — господа, как я понял, нелегально перешли границу. А как попали ко мне?

Седой вытер рот салфеткой. Кивнул на спутника.

— Это — господин Семен Хмелевец, а меня зовут, — не удержался, чтобы не порисоваться, — может, его милость слышали, Модест Сливинский. Но это так, конфиденциально, потому что его милость все равно узнает, кто мы на самом деле. По документам он, — снова кивнул на Хмелевца, — Евмен Барыло, агроном, а я — Станислав Секач, бывший профессор гимназии, к вашим услугам… — Священник понимающе кивнул, а Сливинский продолжал: — Первое, что нам нужно, — это связаться с уважаемым паном Грозой…

Отец Андрий чуть пошевелил пальцами на толстом животе. Тьфу ты! Значит, и они там знают, что этот сопляк Ромко величает себя сейчас Грозою. Ну и ну, грехи наши тяжкие…

А седой продолжал:

— Может ли святой отец разыскать его, скажем, завтра?

Его милость задумался: сразу дать утвердительный ответ вроде бы и не годится — следует и себе цену знать, — но ведь каждый лишний день пребывания этих двоих в его доме не очень–то желателен. Вздохнул и уклончиво ответил:

— Надо попробовать…

Сливинский, очевидно, разгадал его тайные мысли, так как отодвинул тарелку и сказал:

— Время у нас, святой отец, надеюсь, это понимает, ограничено, да и, — он настороженно посмотрел на занавешенное окно, — не очень безопасно здесь, на хуторе.

— Гарантировать ничего не могу… — на всякий случай перестраховался отец Андрий. — Хотя и оснований для особенной тревоги нет…

— Вот сказанул, черт побери! — с шумом отодвинулся на стуле Хмелевец. — Старый лис ты, отче!

Его милость обиженно заморгал:

—

Я и правда не могу ничего гарантировать, ибо, прошу извинить, тут тоже случаются облавы. У меня в селе есть свои люди, которые предупреждают, но всякое бывает…

— Вот поэтому–то и следует завтра же отыскать пана Грозу, — перебил его Сливинский.

Отец Андрий снова повертел пальцами на животе. Они правы, сукины сыны. Согласился.

— Пана Грозу, — сказал он с чуть заметной иронией, — завтра найдем. Но здесь вам встречаться неудобно. Сделаем так…

Пятый день Петр Кирилюк вел наблюдение за объектом. Собственно, он не был уверен, что это так уж крайне необходимо, но с чего–то надо было начинать, и они с Левицким решили ухватиться за конец этой ниточки.

В день их приезда начальник областного управления МГБ полковник Трегубов собрал у себя в кабинете участников операции по задержанию Воробкевича. Четверо оперативных работников в штатском сидели за длинным столом и настороженно смотрели на приезжее начальство, которое почему–то заинтересовалось этим, с их точки зрения, ничем не примечательным делом. Возможно, они допустили ошибки и будет расследование с обязательными в таких случаях неприятностями и выводами? Вряд ли из–за мелочей из самой Москвы пришлют полковника…

Левицкий сразу понял настроение местных работников. Подсел к столу, дружески поздоровался, будто давно был знаком со всеми и только ждал случая, чтобы поговорить.

— Вот что, ребята, — начал он совсем по–домашнему и приветливо улыбнулся, — требуется ваша помощь. Жаль, что не взяли Воробкевича живым, да что поделаешь — всякое случается, а после драки кулаками не машут. Но у этого негодяя, оказывается, был чемодан с важными документами. Значит, успел спрятать в надежном месте. Давайте вспомним все, связанное с этой операцией, все — до малейших деталей, — может быть, это наведет нас на след.

Оперативники переглянулись. Кирилюк, пристроившийся чуть сбоку, увидел, как один из них, черноволосый — очевидно, армянин, — незаметно толкнул локтем товарища. Тот лишь скосил глаза, подобрался, будто хотел встать, и спросил:

— Разрешите, товарищ полковник?

Левицкий кивнул, но вмешался Трегубов:

— Подожди, Ступак. Есть руководитель группы, и давайте раньше выслушаем его.

Начальник управления встал из–за своего, красного дерева, стола, обошел его и остановился посредине кабинета. Высокий, в хорошо сшитом темно–сером костюме, скрадывавшем небольшое, но все же заметное брюшко, полковник Трегубов как бы олицетворял начальственную выдержку и суровость с налетом некой снисходительности, свойственной руководителям, которые знают себе цену и как раз из–за этого любят иногда похлопать подчиненного по плечу. Он сел рядом с Левицким, открыл коробку «Казбека», закурил сам и протянул остальным.