Чемпионы Темных Богов
Шрифт:
— Он видит все, и не видит ничего, — хохотнул Марот.
— Ты не веришь им, — произнес Кадин, просто констатировав факт. — Твои братья, ты им не веришь.
— Я верю, что ты будешь тем, кто ты есть.
— И кем же?
Ариман ничего не сказал, а только посмотрел на палубу, осторожно сместился вбок и пробежался взглядом по линиям, что свивались спиралями вокруг него.
— А он? — Кадин кивнул на Марота. Азек поднял глаза и посмотрел на сломленного и слепого колдуна. Марот теперь повсюду следовал за Кадином, словно его вторая тень. Когда Ариман вызвал Кадина, Марот приплелся за ним, шипя и бормоча в поломанных доспехах. Ариман не возражал, даже не подал виду, что заметил присутствие сломленного колдуна.
— Он — ничто, — произнес Ариман.
— То же думал и Астреос, умирая? — спросил Кадин лишенным эмоций голосом.
Глаза Аримана резко взметнулись на него. Кадин ощутил, как в мысли проникли пытливые пальцы разума Аримана, пытаясь пробраться сквозь запутанную сеть его души, найти злость и измену. Воин почти улыбнулся. Он не почувствовал ни капли сожаления, когда узнал о гибели брата, этот факт стал лишь одним из множества, таким же мертвым и холодным, как зола от костра. Кадин раздумывал над тем, что могла означать подобная бесчувственность, но так и не пришел к какому-либо выводу.
— Мне жаль, — помолчав, сказал Ариман.
Кадин повернулся лицом к коридору, не удосужившись даже кивнуть. Он опустил острие цепного меча на пол между ног и взялся за рукоять обоими руками. Позади него с шипением поршней закрылась дверь.
— Покой, — тихо прошептал Марот. Кадин не ответил.
Долгое мгновение Ариман смотрел на саркофаг. Он ощущал, что варп вокруг него выжидает, его течения принимали форму узоров, выжженных в полу. Внутренним взором Азек видел, как от образа исходили золотые плоскости света. Символы висели в воздухе, словно крошечные солнца смысла и потенциала, некоторые неподвижно, другие группами вращаясь друг вокруг друга. Гроб находился посреди этой паутины, дремлющий внутри разум горел красочными снами. На проектирование этого ритуала у него ушло несколько дней. Каждая его часть походила на огромную и отлаженную машину мысли, символизма и эфирной силы. Она только ждала, когда его разум запустит ее.
Азек сделал вдох, чувствуя, как каждая отдельная молекула воздуха затекает ему в легкие. Он почувствовал, как замедляется сердцебиение, пока сознание не замерло между двумя ударами. Перед его немигающим внутренним взором все стало неподвижным. Он ждал, паря в пустоте. Ариман сформировал мысль и послал ее вращаться по разуму. Затем Азек сформировал поток мыслей и ощутил, как те оживают, питаясь от воспоминаний и воображения. Он разделил свою волю, раскалывая мысль за мыслью, пока его разум не наполнился крутящимся и вращающимся сознанием. Варп вцепился в его волю, пытаясь разорвать деликатную конструкцию. Медленно, осторожно, Ариман позволил одному из сердец стукнуть. Его разум более не пребывал внутри черепа — он воспарил на свободу, нескованный. Ритуальные узоры, вырезанные в комнате, встретились с его разумом и объединились. Сознание Аримана затекло в гроб и внутрь разума Иобель.
— Значит, вот что он просил у тебя? — произнес Игнис. Санахт смотрел на него, не отводя глаз. Игнис изучал его с неподвижным лицом.
Комната-тигель располагалась в самом сердце «Слова Гермеса» и представляла собой чугунную чашу, достаточно широкую, чтобы вместить целого титана. В центре тигля крутился шар из расплавленного металла, излучая жар и красноватый свет. Здесь не было дверей, лишь борта тигля в дюжине метров над изогнутыми стенками. Внутреннюю поверхность испещряли глубокие борозды, прямые линии пересекались с закругленными углублениями, выбитыми в стенках. Санахт внимательно изучал геометрические фигуры, что могли обозначать либо Знак Тутмоса, либо Идрисову Прогрессию, либо же Символ Гнили, но каждая как будто расплывалась и сливалась с другими узорами, которых он не узнавал. Вся структура давила на разум Санахта, словно металлический обруч. Ему это не нравилось, но пути Ордена Разрухи всегда отличались странностью.
Игнис прождал целый удар сердца, а затем пожал плечами.
— Когда он попросил тебя предать Магнуса, так ли он у тебя это просил?
— Нет, — осторожно ответил Санахт. — Он никогда не называл это предательством.
Игнис склонил голову набок, не сводя глаз и не моргая. Электу на его лице ожили, разрослись и умножили свою геометрию.
«Он еще не отказал мне, — подумал Санахт. — И не попытался убить».
Мечник почувствовал, как в нем просыпается надежда, но быстро подавил ее. Лицо Игниса не выражало ровным счетом ничего, и даже если бы он сумел заглянуть в его мысли, то увидел бы лишь числа и символы, что вращались в сложнейших умственных вычислениях, подобно шестеренкам механизма.
«Возможно, он просто ждет окончания вычислений, прежде чем действовать».
Ордену Разрухи можно было приписать многое, но спешка никогда не входила в число его слабостей.
— Ты согласился присоединиться к Ариману, стать частью его кабала, — Игнис снова остановился, наклонив голову в другую сторону. — Почему?
И тогда Санахт вновь увидел ту картину: прах на Планете Колдунов, ковыляющие фигуры тех, чья плоть и доспехи стали уже единым целым. Он увидел желтые глаза, что слепыми гроздьями моргали на лицах тех, кого он называл друзьями. Он посмотрел на руку и снова увидел ее такой, какой она была — из живого металла и кристаллической чешуи. Санахт медленно загнул пальцы, по одному за раз.
— Мы умирали, Игнис. Здесь Ариман не ошибался.
— Но ошибочными были его методы? — Игнис остановился и моргнул. — Да?
— Нет, — сказал Санахт и грустно улыбнулся. — Он ошибался в том, что верил, будто мы достойны спасения.
— Значит, ты предлагаешь нам вымереть, как мы того заслуживаем? Разве не так же считал Амон?
Санахт покачал головой. Как и остальной Круг, в свое время он решил ответить Амону и поступить к нему на службу. Игнис не состоял в Амоновом Братстве Праха, как и не состоял в кабале, наложившем заклинание Рубрики.
— Все закончится на Аримане. Я не пытаюсь переделать наш легион, или принести всем нам искупление, — Санахт замолчал, подумав об Амоне — во многом тот был прав, но в остальном он был зеркальным отражением Аримана, но отражением с иным фокусом. — Я знаю свои границы, — наконец сказал мечник.
— А Ариман? — ровным голосом спросил Игнис, хотя черные электу над его глазами дернулись.
— Он верит, будто существует способ всех нас спасти. Чуть больше понимания, чуть больше познаний, и он сумеет исправить ошибки. Для него на горизонте горит свет, и то, что он уже совершил, это лишь начало платы за то, чтобы стать на шаг ближе к цели. Он утянет всех следом за собой. Нас не ждет никакого спасения — только тьма проклятия, что будет окутывать нас до тех пор, пока мы более не сможем увидеть, с чего все начиналось.
Долгое мгновение Игнис не шевелился и не говорил. Узоры на его лице замерли. Санахт внимательно наблюдал за ним. Тишину нарушал лишь лязг отдаленных машин да шипение газа, выходящего из вентилей высоко вверху.
— И как ты собираешься это сделать? — наконец сказал Игнис, его лицо оставалось таким же нечитаемым, как прежде. — Ты просишь, чтобы я открыл огонь по «Сикораксу»? Надеешься вырвать у него контроль над Рубрикой? Желаешь уговорить Круг восстать против него? — Игнис снова моргнул, но продолжил говорить, прежде чем Санахт успел что-либо ответить. — Эти методы обречены на неудачу. Остальные вряд ли присоединятся к тебе. «Сикоракс» может выстоять против половины флота, а он… — Игнис замолчал, и Санахт заметил, как в его глазах что-то промелькнуло. — Он — сила, с которой я прежде не сталкивался. Ариман стал могущественнее, чем когда-либо.