Чему быть, того не миновать
Шрифт:
— Вы давно тут живете?
— Семь лет. Отец увез нас из Сильверии семь лет назад. Тогда многие бежали от Равийского бунта.
Хоть это уже было неважно, но из услышанного Леон понял, что близнецам девятнадцать лет — старше его на год. Его не удивляло отсутствие интереса к его возрасту со стороны альвиек. Ведь возраст людей написан на их теле и скреплен печатью лика. Как будто сильвийцам, чье королевство после поражения в войне стало вассальным по отношению к Астэриосу было мало проблем, семь лет назад Сильверия умудрилась скатиться в состояние гражданской войны. Гилайцы и их противники по учению, Равийцы перешли от жарких споров к поножовщине. Вот как это случилось.
Ашадель, Богиня сотворившая альвов была свержена собственными родителями. Сотворенная ей раса была потеряна как дети, которых лишили родителей, лишили их смысла жизни. Стоит добавить к этому еще и раскол альвийской империи на три народа, образовавших Триаду. Именно тогда нашелся сильвиец, указавший путь остальным
На этом дробление не закончилось, но хотябы утратило непомерные масштабы. Далеко не все приняли учения Гилая. Особенно на данном поприще выделялись Равийцы. Учение, рожденное в умах тех, кто не смог смириться с главенствующей ролью мортов в мире. Равийцы считали альвов по праву рождения и развития высшей расой, и они не принимали того, что самая младшая раса стала главенствующей в Линее, подчинив себе все прочие, в том числе и альвов. Следующие этому учению сильвийцы, перенимая опыт людей, заводили в своих семьях много детей и давали им преимущественно военное образование. Естественно Равийцы не допускали межвидовых браков с мортами, как и дружбы. Эти альвы боролись за чистоту расы, считая мортов проказой и не упускали возможности лишний раз упомянуть это Гилайцам, приводя в доказательство то, что ребенок зачатый от морта, лишает альвийку бессмертия. Когда морты выбрались из своих пещер, облаченные в шкуры и с дубинами в руках, альвы едва смогли отличить их от зверей и одно время даже использовали этих дикарей в качестве рабов. Однако к изумлению остроухой расы, люди размножались в геометрической прогрессии и вскоре так называемые дикари заполонили весь мир, именуя себя — людьми.
На смену шкурам и дубинам пришла холодная и прочная сталь лат и мечей. Сильвийцы все еще жили по старым правилам, несмотря на то, что потеряли две третьих своей былой численности. Тяжело было отпустить имперское прошлое, но сил удержать земли Линеи уже не было. Несмотря на создание Триады, три образовавшихся народа были разобщены: цинийцы разместились в скалистых ущельях Византа, отказавшись от каких-либо имперских притязаний. Харенамцев и след простыл в бескрайних дюнах Кахада. Оставшись в меньшинстве, сильвийцы пытались удержать больше чем могли. Конфликт был неизбежен, и он случился — разразилась война, где сильвийцы проиграли, согласившись на мир, в обмен на практически все земли империи альвов. С тех самых давних пор, в умах многих, но не большинства сильвийцев, теплились идеи о том, чтобы повернуть реку истории, силой если потребуется, в давнишнее русло. Вот только закончились эти попытки войной не с людьми, а между самими сильвийцами. Войной известной как Равийский бунт или ветры пепла. В знак непринятия учения Гилая и желая изобразить его бесперспективность, Равийцы жгли свои рощи. Тысячи прекрасных, редких и нигде кроме Сильверии не растущих деревьев обратились факелами бунтовщиков. В те дни в дыму и огне охватившим этот вечно цветущий и прекрасный край, пролилось не мало крови. Надо ли говорить, как Равийцы могли отнестись к столь дикому на их взгляд явлению, как морт, воспитывающий двух альвийских девочек? Сигурд не стал рисковать и увез падчериц в Линденбург. Ни раз он грустно улыбался тому сколь непредсказуема судьба. Сигурд отринул былую жизнь среди людей и став Фидей Гилайцем поселился в Сильверии, чтобы не плескаться в грязи варварской на его взгляд, человеческой расы. Его мечте суждено было осуществиться, но лишь на несколько лет, покуда ветры пепла не унесли ее прочь.
К рядам Гилайцев, равно как и Равийцев присоединялись представители и других рас. Учение Гилая привлекало многих, хотя бы тем, что объясняло, как устроен мир, а не призывало к фанатическому поклонению Богам. К Равийцам как не сложно догадаться присоединялись кто угодно, только не люди. Не одни лишь сильвийцы были недовольны непомерно разрастающимся влиянием и количеством людей во всем мире.
— Расскажи мне о себе, Леон, о своих родителях и своей жизни, — попросила Элисса и Леон рассказал.
Девушка подперла подбородок кулачками, облокотившись на стол и с интересом слушала о жизни Леона. Помимо прочего он поведал ей вкратце историю дома с привидениями на медвежьем хуторе, опустив имена и детали, дабы оставить суть в секрете, как он и обещал Витторио. Вначале девушка была напряжена, если даже не напугана, а затем заливалась лучезарным смехом. Леон посмеялся вместе с ней. Вспоминая те события, его и самого теперь разбирало на смех. Оба увлеклись беседой позабыв обо всем на свете. Леон пил уже вторую чашку мятного чая, а Элисса отрезала ему третий кусок ягодного пирога. Попробовав первый кусочек, юноша зажмурился от удовольствия, а затем признался, что это лакомство имеет исключительно волшебный вкус. Альвийка улыбнулась и заметила, что это она испекла его. За пределами веранды ливень со всей своей природной мощью, серой плетью хлестал бренную землю, точно терзая ее за некую провинность. Стало прохладно и Элисса сходила в дом за теплой одеждой, ею оказалось черно-белое пончо. Девушка завернулась в него и вернулась на свое место. Леон читал на ее лице и в выражении глаз симпатию, как и она в его.
В процессе беседы рыцарь узнал, как удалось вырастить глицинию в Линденбурге. Выяснилось, что есть особенные, выведенные сильвийскими шаманами семена. Они прорастают на любой почве и не требуют ухода, а дальше все зависит от условий. Если они более-менее пригодны для жизни растения, то оно живет и цветет. Узнал также Леон и то, что изумительные клумбы розовых флоксов подле дома принадлежат Элиссе и что это ее любимый цветы. Рыцарь получил в общем и целом картину того, как жили в этом доме девушки. Будучи охотницей, Элара добывала мясо и шкуры, исключительно под нужды сестер. Охотиться в корыстных целях, запрещало учение Гилая, коего придерживались сестры. Элара все время проводила в окрестных лесах, а год назад решила последовать примеру сестры и выбраться в город. Там она влюбилась в какого-то не то рыцаря, не то приезжего наемника. Их роман быстро развалился, разбив девушке сердце. С тех пор Элара стала еще более замкнутой и отчужденной от мужчин. К удивлению Леона, выяснилось, что те самые рыцарские романы, чтением которых ныне так увлечена Элисса, принадлежат Эларе. Эти и многие другие книги подарил девочкам отчим. Рыцарские романы просила именно Элара. Упиваясь ими, а также образом «отца», Элара прониклась любовью к рыцарям. Если бы эти книги не были подарком Сигурда, то Элара бы непременно их сожгла. По ее мнению, яд их страниц ныне отравлял ум Элиссы и Элара поклялась во что бы то ни стало оградить сестру от собственных ошибок. Для Леона холодный прием Элары теперь стал куда яснее. Наверное, можно даже сказать, что при таком раскладе Леону еще повезло, что его встретили не стрелой в глаз.
В семье близняшек именно Элисса по сути была нитью связующей их жизнь с остальным миром. Девушка регулярно посещала Линденбург и зарабатывала деньги шитьем, плетением кос, продажей настоек и детских игрушек ручной работы. На вырученные деньги она покупала что-то для дома, что нельзя было достать иным путем. Иногда сестры вместе отправлялись к морю и купались. На изумрудное озеро Элисса выбиралась одна, это был ее укромный уголок. Как Леон и полагал, девушки сматывали веревочную лестницу на ночь. К жизни в лесу вдвоем сестры привыкли и уже не боялись, как раньше. Щитом им служили их единороги и охотничье мастерство Элары. По заверению Элиссы, ее сестра мастерски обращалась с луком и томагавком, владела основами фехтования и метанием ножей — всему этому ее научил Сигурд.
Слово за слово, разговор пришел к рыцарским романам и той нежной любви, что Элисса питала к ним. Открыто и искреннее девушка выражала всю ту гамму восторга, что испытывает к данной литературе. Не мудрено, что человеческие книги так подкупили юную альвийку — эти романы приплетали в повествование атмосферу сказочности. Во многом они даже опирались на сказки и легенды. Эти истории были равнодушны к расовому и национальному прошлому, порывая с гербами и принципами, но апеллируя к таким общим и понятным каждому вещам, как любовь, преданность, честь. В них художественный вымысел воспевал мечту о счастье, романтике, придавал силы и воодушевления, а также веры в то, что всякое зло всегда будет повержено. Девичье сердце беззаветно пленилось такими вот историями и чувства эти закрепились любовью к отчиму, человеку ни одно десятилетие проходившему в ранге рыцаря. С Элиссой все произошло точь-в-точь как с Эларой, за одним исключением — Леон поклялся сам себе собственной жизнью, что никогда не разобьет ее сердце, если конечно же судьба будет к нему благосклонна и девушка вообще ответит взаимностью. Говоря о рыцарях, Элисса упомянула и рыцарский турнир, рассказав, что мечтает на нем побывать. В ее уме присутствовали яркие образы красоты одежд рыцарей, их плюмажи и гербы и латы. Каково же было удивление девушки, когда Леон с превеликим удовольствием сообщил ей о том, что через месяц в столице пройдет самый настоящий рыцарский турнир!
— Съедутся многие рыцари: из Линденбурга, Видана и Даллана. Почту за честь увидеть тебя на турнире, Элисса.
Девушка обхватила щеки руками и ахнула, не веря своим ушам. Большие глаза альвийки визуально стали еще больше, сверкая изумрудным оттенком.
— Благодарю, Леон! Ты не представляешь, как я счастлива! Настоящий турнир…
— Для меня нет лучшей награды, чем видеть тебя такой счастливой, — признался Леон куда более серьезным тоном, чем рассчитывал и ответом ему стала легкая улыбка девушки и взгляд, скромно отведенный в сторону.