Черчилль. Биография. Оратор. Историк. Публицист. Амбициозное начало 1874–1929

Медведев Дмитрий Александрович

Родословная лорда Рандольфа была не единственной причиной, беспокоившей Джерома. Он хорошо знал свою дочь, которая унаследовала многие его черты, в том числе порывистость, любвеобильность и упрямство. Леонард боялся, что при неблагоприятном стечении обстоятельств отношения с лордом Рандольфом закончатся для Дженни катастрофой. «Я всегда знал: если ты влюбишься, это будет очень опасное переживание, – делился он с ней своими опасениями. – Ты не рождена для легкой любви. В твоем случае любовь – это либо все, либо ничего. Подобные тебе живут счастливо, только если им удастся найти друга сердца; если же они разочаруются – их ждут невыносимые страдания»⁶².

Отлично понимая,

к насколько трагичным последствиям может привести неудачный роман с лордом Рандольфом, Леонард, тем не менее, не стал вмешиваться, позволив дочери самостоятельно принимать решения. Заявив Дженни, что он верит в нее, он фактически благословил ее отношения с Черчиллем⁶³. «Не могу представить, чтобы какая-либо другая помолвка обрадовала меня больше, – сказал он. – Я уверен: все, что ты поведала о нем, правда, как будто я знаком с ним лично. Молодой, амбициозный, неиспорченный. И самое главное – он любит тебя»⁶⁴.

Наступит время, и двое мужчин встретятся. Оба проникнутся искренней симпатией друг к другу. «Чем больше я его узнавал, тем больше он мне нравился, – напишет лорд Рандольф своей возлюбленной. – Уверен, мы всегда останемся с твоим отцом друзьями. Он поведал мне обо всех наговорах, которые кто-то сообщил ему про меня в Америке. Я был очень рад, что вся эта чепуха не произвела на него впечатления»⁶⁵. В этом написанном в немного легкомысленном стиле послании прослеживается очень важная составляющая отношений между будущим зятем и тестем. Леонард верил и всегда будет верить в лорда Рандольфа и его будущее⁶⁶. Далеко не все друзья молодого Черчилля могли похвастаться такой преданностью его талантам и личности.

В отличие от Джерома, Мальборо придерживались иных взглядов на любовную связь своего отпрыска. Первым с критикой отношений выступил их старший сын, маркиз Блэндфорд. Он считал брата «сумасшедшим». Сумасшедшим не потому, что тот влюбился в Дженни, а потому, что решился на ней жениться. Брак по любви – «иллюзия» и «ловушка», учил он Рандольфа⁶⁷. Герцог Мальборо был еще более строг, заявив, что «неконтролируемые чувства полностью парализовали рассудок» сына. «Любовь зла», – повторял он, полагая, что страсть ослепила его дитя⁶⁸.

Чем была вызвана столь резкая реакция? Так ли уж Дженни не подходила потомку герцога? Дело было не в Дженни, а в ее отце. Герцог Мальборо навел справки о Джероме, и то, что ему удалось узнать, его не обрадовало. Он считал Леонарда «вульгарным типом», «спекулянтом», лишенным респектабельности⁶⁹. Однако не это главное. Испытывавший значительные финансовые трудности герцог возлагал на брак своих детей большие надежды, планируя с их помощью поправить положение. А Джером для этих целей не подходил. Тысяча восемьсот семьдесят третий год выдался для американца неудачным: рискованные сделки на Уолл-стрит поставили под вопрос его благосостояние.

Несмотря на реакцию отца, лорд Рандольф не отчаивался, веря, что его «брак с мадемуазель Джанет – всего лишь вопрос времени»⁷⁰. Он оказался прав. Да, Джером переживал не лучшие времена, но ему уже приходилось бывать на мели, а впоследствии возвращать свое состояние. Можно было надеяться, что аналогичный сценарий повторится и на этот раз. К тому же Джером не был разорен, у него оставалась недвижимость. Кроме того, наученный горьким опытом предыдущих банкротств, он закрепил часть средств за своей супругой⁷¹.

Пройдет немного времени, и Мальборо скрепя сердце даст свое согласие на брак.

Но это еще не все. Когда принципиальные одобрения

были получены, влюбленных ждало новое испытание – согласование условий брачного договора. Должно будет пройти девять лет, прежде чем в 1882 году в Соединенном Королевстве примут закон, защищающий финансовые права женщин в случае развода⁷². А до этого представительницы прекрасного пола не обладали никакими правами на имущество супруга – одно из наиболее ярких и непонятных противоречий Викторианства, эпохи, во главе которой стояла женщина.

Для практичного Джерома, исповедующего прогрессивные экономические взгляды Нового Света, подобное притеснение женщин было неприемлемым. Начались утомительные обсуждения: кто, кому и сколько передает для совместной жизни? Споры продлились полгода и завершились лишь в апреле 1874 года. От Леонарда молодожены получили в приданое пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, что давало им две тысячи фунтов годового дохода. При этом одна половина от общей суммы и дохода принадлежала лорду Рандольфу, другая – его супруге. Еще тысяча сто фунтов годового дохода гарантировал герцог Мальборо⁷³. Последний также уплатил долги своего сына и предоставил молодоженам небольшой особняк в Лондоне.

Церемония бракосочетания состоялась 15 апреля 1874 года. Местом ее проведения стал не Лондон и даже не Англия и не США. Молодые люди расписались в Париже, в здании британского посольства, в доме номер 39 по улице Фобур Сент-Оноре. Именно в Париже Дженни провела большую часть времени после знакомства с суженым на острове Уайт. Несмотря на то что церемония проходила под руководством капеллана посольства преподобного Эдварда Форбса, никаких документальных свидетельств в посольстве о том, что свадьба действительно имела место, не сохранилось. Официальные документы были оформлены дипломатической миссией США⁷⁴.

Не считая этого исторического курьеза (дипломатическая миссия США регистрирует браки, только если оба молодожена являются подданными этой страны), виновникам торжества было приятно сознавать, что они скрепили себя узами брака в здании, которое принадлежало сестре Наполеона принцессе Полине Боргезе (1780–1825). После падения Бонапарта в посольстве некоторое время проживал также герцог Веллингтон (1769–1852).

В остальном церемония мало походила на то, о чем мечтали невеста и ее мать. Как-никак, Дженни была первой дочерью миссис Джером, которая выходила замуж. Леонард, конечно, устроил пышный обед. На невесте было роскошное платье из белого атласа, украшенное алансонскими кружевами, белые шелковые чулки, белые атласные туфельки и длинные лайковые перчатки. Отец также позаботился и о гардеробе дочери: двадцати пяти сшитых в Париже платьях, семи французских шляпках и множестве тончайшего вышитого белья⁷⁵. Однако, несмотря на все эти роскошные детали, марьяж все равно на порядок уступал аналогичным торжествам того времени. Хотя само событие было весьма примечательно. И не только потому, что в Париже скреплялся союз, породивший будущего спасителя Британии. Оно было интересно и тем, что это одна из первых международных свадеб эпохи, когда благородная кровь Соединенного Королевства объединялась с капиталом Нового Света. Бывший премьер-министр Генри Джон Темпл, 3-й виконт Пальмерстон (1784–1865) как в воду глядел, когда, упоминая состоятельных американок, скажет: «Еще до конца столетия эти умные, красивые женщины станут дергать за ниточки половину правительств Европы»⁷⁶. Одним из красноречивых напоминаний о том, что молодожены были близки высшему свету, является тот факт, что шафером жениха стал личный секретарь наследника престола принца Уэльского Фрэнсис Ноллис (1837–1924).