Черчилль
Шрифт:
Когда Черчилль утомлялся, он любил поговорить, часто острил. Он отказывался читать свою почту. 26 апреля Колвилл заметил: «Его бумаги находятся в ужасном состоянии. Он работает мало, но говорит много, так уже было… пока греки не привели его в чувство». Практичный и немногословный Клемент Эттли, вице-премьер от лейбористов, написал ему сердитое послание, полное жалоб. В результате Эттли сделался любимым объектом его насмешек: «Он, в самом деле, скромный человек. Однако у него столько причин для скромности!», «Пустое такси подъехало к зданию Палаты общин, и из него вышел мистер Эттли». Подчас эти шутки были злыми и беспощадными: «Эттлир Гиттли». Один из членов команды Эттли любил насвистывать, чем приводил Черчилля в бешенство. На тот момент это вполне объяснимо: Гитлер был известным мастером художественного свиста, он мог от начала и до конца насвистеть свою любимую оперетту «Веселая вдова». До 1914 года художественный свист был очень популярен в Вене: признанными мастерами были Густав Малер и Людвиг Витгенштейн.
Несмотря на общую усталость, Черчилль приветствовал капитуляцию Германии соответствующими
Черчилль хотел сохранить правительственную коалицию до капитуляции Японии. Однако лейбористы отказались. В итоге он сформировал правительство тори, распустил Парламент (проработавший десять лет) и с облегчением объявил начало избирательной кампании. Он вел эту кампанию жестко, возможно даже, слишком жестко. Все находили, что он слишком крут и что его антилейбористские выступления, инспирированные, по слухам, лордом Бивербруком, причинили больше вреда консерваторам. Ничто не могло быть столь далеко от правды. Никто в те дни не обращал внимания на опросы общественного мнения. Гэллап предсказал победу лейбористов со значительным перевесом в 10%. Черчилль оказался прав. В конце концов, если бы к нему прислушивались и в 1930-е годы, войны можно было бы избежать. Между тем, лейбористы противостояли программе перевооружения Британии до самого момента объявления войны. Эттли сам заявлял в Палате общин 21 декабря 1933 года: «Мы категорически против всего, что связано с вооружениями». И Черчилль был прав, когда напомнил об этом избирателям. В его критике лейбористов не было ничего личного. Прежде чем министры-лейбористы покинули его кабинет, он устроил для них прием и произнес тост в их честь. Со слезами на глазах он сказал: «Луч истории всегда будет сиять на ваших шлемах». Есть основания полагать, что выступления Черчилля сократили преимущество лейбористов до 8,5%. Между голосованием и объявлением результатов был предусмотрен временной промежуток – для подсчета голосов избирателей за пределами страны. Мало кто голосовал против Черчилля. Люди голосовали против консерваторов, вернее против высшего общества, против офицеров, говоривших с высокомерным акцентом, носивших кавалеристские бриджи и пивших портвейн после обеда. Результаты должны были объявить 26 июля. В ночь перед этим Черчилль записал, что не может уснуть, предчувствуя катастрофу и ощущая «острый приступ боли, почти физической». На следующий день стало известно, что лейбористы выиграли около 400 мест, консерваторы сократили свое присутствие до 210 мест и Черчилль более не у дел. Вот как он говорил об этом:
В ночь на 10 мая 1940 года, когда началась великая битва за Британию, я получил высшую власть в стране – и с этого момента в течение пяти лет и трех месяцев войны я нес ответственность за эту страну до тех пор, пока все наши враги не капитулировали – безоговорочно или с оговорками. Когда же это произошло, я немедленно был отстранен от дел британскими избирателями.
Миссис Черчилль прокомментировала: «Возможно, это скрытое благословение». На что Черчилль ответил: «Мне кажется, что оно слишком хорошо скрыто».
Глава седьмая
Блистательный закат
Клементина Черчилль надеялась, что поражение на выборах 1945 года – своего рода «благословение», и это во многом оказалось правдой. Во-первых, ее муж был избавлен от мучительной обязанности управлять трагическим, однако неминуемым процессом упадка империи. За шесть лет мировой войны Британия была полностью истощена, обессилена и находилась в оцепенении. Клемент Эттли и его кабинет без колебаний предоставили независимость Индии. Как и предсказывал Черчилль, страна раскололась на индуистскую и мусульманскую части, и все это сопровождалось ужасающей резней. Однако распада страны на более мелкие государства, которого он так опасался, не произошло. Возрождение Индии как великой экономической державы под патронатом Британии (а он видел это именно так) началось после его смерти по инициативе самой Индии. Накопление Индией капитала, что по убеждению Ганди должно было разрушить культуру и душу этой страны, для Черчилля являлось желанной перспективой, финальным оправданием британского правления. В этом вопросе он оказался прав, а Ганди ошибался. Однако он довольствовался тем, что был избавлен от обязанности дать Индии свободу. И как обычно, поборовшись с законодательством на различных стадиях, он смирился с решением Парламента. Он сказал Неру, новому индийскому премьер-министру: «Теперь это стало твоей задачей – привести к процветанию Индию, которой я служил и которую любил».
Черчилль был также избавлен от необходимости принимать участие в создании государства Израиль. Он оставался убежденным сионистом. Бен-Гурион и Вейцман, отцы-основатели Израиля, были его друзьями. Однако он не мог смириться с предшествовавшим утверждению Израиля жестоким террором «Иргуна» и «Банды Штерна», который был направлен в том числе и против британских войск. «Я стараюсь выбросить из головы все, что касается Палестины», – печально говорил он.
Он полагал, что находясь в оппозиции, выполнял двойную задачу. Во-первых, он пытался привлечь внимание мировой общественности, в особенности Соединенных Штатов, на угрозу, исходящую от набиравшего мощь сталинского Советского Союза. В Америке Черчилль был необычайно популярен. 6 марта 1946 года по приглашению президента Трумена, ставшего его близким другом и преданным поклонником, Черчилль произнес речь в колледже Вестминстер, город Фултон, штат Миссури: он призвал к бдительности в ответ на угрозы Советов. «Железный занавес опустился над континентом», – сказал он. По сей день продолжаются споры, изобрел ли Черчилль термин «железный занавес». Достоверно лишь то, что он сделал это выражение популярным, так же как и слова «холодная война». «Холодная война с Россией пришла на смену горячей войне с Германией», – говорил он. Однако Черчилль также отчетливо осознавал свою вторую задачу, заключавшуюся в необходимости наладить диалог, – несмотря на холодную войну и железный занавес. Как и прежде он искал встреч и переговоров. Он любил говорить: «Лучше болтать, чем воевать». Он настойчиво отвергал обвинения в том, что является человеком войны и более того «поджигателем войны». В 1941 году он не без удовольствия сфотографировался с американским автоматом «Томпсон». Этот снимок часто использовали против него как иллюстрацию к образу «гангстера Черчилля» – и Гитлер, и его соперники лейбористы. Но фотография была отличная, и Черчилль ее любил. Когда он во время войны летал над Атлантикой, он требовал, чтобы его спасательная шлюпка была оснащена автоматами «Томми». «Я плена боюсь больше, чем смерти, и если уж пойду ко дну, то с боем».
И все же он боялся прослыть чересчур озлобленным. Именно поэтому в 1945-м он приветствовал назначение на пост министра иностранных дел Эрнеста Бевина, жесткого, решительного и при необходимости беспощадного, он считал его человеком, способным противостоять русским и показать им «что почем». Он рукоплескал Эттли за его твердую позицию по отношению к продвижению советских войск, особенно во время блокады Берлина. Ему не нравились уменьшительные прозвища Эттли (кроме тех, которые он придумывал сам). Однажды в Чартвелле сэр Джон Роджерс назвал его «глупым старичком Эттли». Черчилль рассердился:
Мистер Эттли – премьер-министр Англии. Мистер Эттли был вице-премьером в годы войны и сыграл важную роль в достижении победы. Мистер Эттли большой патриот. Не смейте называть его «глупым старичком Эттли» в Чартвелле, иначе Вас не пригласят сюда в следующий раз.
Черчилль считал большой удачей, что война в Корее началась, когда Эттли и лейбористы все еще находились у власти. Еще прежде, в 1951-м, он сказал группе депутатов-консерваторов: «У нас нет выбора, и придется воевать, но если бы премьер-министром был я, они бы назвали меня милитаристом. И вот мне не пришлось делать это – отправлять наших парней на войну на другой конец света. Старик был добр ко мне». Сэр Реджинальд Мангейм-Баллер был озадачен. «Какой старик, сэр?» Черчилль усмехнулся: «Ну как же, сэр Реджинальд. Всемогущий Бог, Правитель Вселенной!»
Возможно, в самом деле, исход выборов 1945 года стал благословением, освободив Черчилля от тяжкого бремени. Если бы он остался премьер-министром, вряд ли бы он прожил так долго. Так полагают врачи. Он оставался частым посетителем Палаты общин и произнес несколько памятных речей, но оставил скамью оппозиции молодежи: Идену, Батлеру, Оливеру Литтлтону и Гарольду Макмиллану, сам же он все чаще делал паузы. Он стал больше рисовать и более серьезно к этому относиться. После его поражения на выборах, фельдмаршал Александер предложил ему бывать на ведомственной вилле военного министерства, на озере Комо. Черчилль принял приглашение и написал там несколько замечательных пейзажей. О нем стали много говорить как о прекрасном пейзажисте, богатые коллекционеры покупали его работы. Аукционная цена их поднялась, а его превосходная книга «Рисование как развлечение» стала популярной и очень понравилась президенту Королевской Академии художеств, сэру Альфреду Маннингсу. Тот любил находить таланты, Черчилль для него стал лучшим примером того, каких высот может достичь любитель, если его вовремя поддержать и ободрить. Он способствовал избранию Черчилля Почетным членом Королевской академии. Ничто в жизни Черчилля не доставило ему большего удовольствия. Он отправил свои картины на летнюю выставку и всякий раз, когда у него была возможность, посещал ежегодный банкет и произносил там речи. У них с Маннингсом было много общего, они любили жизнь и цвет и терпеть не могли «современное искусство». Маннингс рассказывал: «Мистер Черчилль как-то сказал мне: "Альф, если бы ты, гуляя по Пикадилли, встретил Пикассо, что бы ты сделал?" – "Дал бы ему пинка, мистер Черчилль". – "Отлично, Альф"».
Вдобавок ко всему, Черчилль пристрастился к скачкам. Клемми этого не одобряла: «Это спорт богатых, – говорила она, – до того, как он купил лошадь (зачем – не знаю), он едва ли хоть раз бывал на ипподроме». На самом деле, он заразился этим от зятя Кристофера Соумса, мужа его дочери Мери и страстного лошадника. Черчилль всегда идеализировал отца, и на этот раз сердце его дрогнуло: «Я дам новую жизнь скаковым цветам моего отца». Ему это удалось, потом он еще построил небольшую конюшню вблизи Ньючапел Грин, она находилась неподалеку от Чартвелла и оттуда удобно было возить лошадей для скачек в Линфилде. Он приобрел серого жеребца по кличке Колонист II, который выиграл для него тринадцать забегов, среди них были и крупные. Он пользовался необычайной популярностью у букмекеров: на него обычно ставила пролетарская часть завсегдатаев ипподрома. В 1950-м Черчилль был избран членом Жокейского клуба, что ему также чрезвычайно нравилось. Более того, увлечение скачками не только не разорило его, но наоборот, позволило ему заработать немалые деньги.