Череп в небесах

Перумов Ник

Вильгельм, однако, ничего не сказал в своей речи о потерях его имперско-фашистской армии. Казалось бы, кому-кому, как не так называемой «стержневой нации» знать о потерях своей собственной армии. Почему же Вильгельм своим подданным – рабочим, крестьянам, интеллигенции – не назвал ни одной цифры о потерях имперской армии? Потому что Вильгельм боится сказать правду народу Империи, боится назвать цифры этих потерь, ибо они столь огромны, что если бы их назвать, они не оставили бы камня на камне от лживых и хвастливых заявлений Вильгельма о «победах». Так, как поступает Вильгельм, поступают только политические шулеры и жулики.

Поскольку Вильгельм скрывает от населения Империи

и общественного мнения независимых планет потери имперской армии только за первую неделю боёв, Федеральное Информбюро уполномочено сообщить: за истёкший период имперско-фашистские полчища потеряли на Шайтане 45 000 солдат убитыми, ранеными и пленными, то есть примерно столько, сколько имперцы потеряли при подавлении всех народно-освободительных восстаний за все годы существования Империи, вместе взятых. А это такие крупные сражения, как Жлобинское и Утрехтское восстания, Вторая Варшавская оборона, Босвортское национальное восстание и так далее. Не менее тяжелы имперские потери и в вооружении: только за семь дней боевых действий имперцы потеряли более 1100 танков и бронетранспортёров, 1400 орудий, 900 установок УРО, а также 330 самолётов и вертолётов, сбитых нашими лётчиками в воздушных боях, уничтоженных силами и средствами нашей ПВО и уничтоженных при налётах на аэродромы противника, не считая летательных аппаратов врага, потерпевших аварии при взлётах и посадках.

Таковы факты.

* * *

Горше всего ощущать даже не поражение, а полное своё бессилие. Лесное убежище казалось мне тесной клеткой. Наши планы – все! – оказались неудачными. Но, с другой стороны, имперцы явно теснили Федерацию на Шайтане, и я понимал, что этим дело не ограничится. Дариана Дарк и её подельники вполне могли решиться на эскалацию конфликта с применением, скажем, тактического ядерного оружия.

Я больше не мог выбираться в город. Контроль ужесточили до последней крайности, на всех блокпостах появились стационарные сканеры, позволявшие распознать человека, несмотря ни на какой биопластический грим. Наводнённый вооружёнными «поселенцами», Новый Севастополь стал для нас недоступен: люди отца сообщали, что укомплектованные местными уроженцами части потихоньку выводятся с планеты, перебрасываясь в первую очередь на Шайтан.

И сплошным потоком садились в нашем космопорту транспорты с Борга, Шеридана, Рура… Но ни одного с Вольного Дона или Славутича.

Дариана устроила нам небольшую, но эффективную этническую чистку.

Орбиты над Новым Крымом, высокие и низкие, поспешно заполнялись наскоро собираемыми ракетными платформами. По некоторым сведениям, имелись и лазерные, в первую очередь – рентгеновские с ядерной накачкой. Громоздкие и мощные газовые пока не выводились.

А Империя продолжала швырять войска в мясорубку на Шайтане. Что там происходит, невозможно было понять даже приблизительно. Обе стороны сообщали о своих победах и громадных потерях в рядах противника.

Мы ждали. В третий раз найти лежбище Дарианы, как я и боялся, нам не удалось. И вообще, как я чувствовал, что главные события сейчас развернутся отнюдь не на нашей планетке. Надо было выбираться отсюда, потому что этот раунд Дарк выиграла у нас вчистую.

Но время шло, петля блокады стягивалась всё туже, и лесное убежище становилось просто ловушкой. Поисковые операции интербригад развёртывались всё ближе и ближе, и отец только мрачно качал головой, наблюдая в перископ с дальнего дозорного пункта за их эволюциями.

А потом настал день Икс. Нет, не день имперского вторжения. Всё началось, как и всегда, с совершенно незначительного эпизода. И так вышло, что я вновь оказался в самом эпицентре событий.

Как я уже говорил, бездействие мучило куда сильнее самых тяжких трудов и лишений. Я не мог больше спокойно смотреть, как Дариана укрепляется в Новом Севастополе, как по планете растекается поток её фанатичных сторонников.

До Нового Севастополя я добирался без малого неделю. Шёл ночами, кружил и петлял – все автобусные и монорельсовые станции, все переезды, мосты, тоннели, даже пересечения скоростных магистралей тщательно охранялись. На этих постах всё реже и реже можно было встретить облачённого в туристскую штормовку наивно-восторженного паренька с нашей планеты: или бородатые поселенцы с Борга, первыми освоившиеся у нас, или мордовороты из личной гвардии Дарианы.

Сам Севастополь по периметру опоясала настоящая «берлинская стена» в три метра высотой с ещё добрым метром колючей проволоки сверху. Уродливый ров с забетонированными дном и стенами тянулся, словно шрам, сквозь пригородные поля и рощи. На километр от него все деревья оказались вырублены, уютные фермы, укрывавшиеся под роскошными зонтичными кронами, – взорваны или сожжены. Мне вновь пришлось довериться морю – и оно вновь не подвело.

Порт Нового Севастополя изрядно поутих с того дня, как Дариана захватила власть на планете; однако траулеры и рефрижераторы по-прежнему сновали взад-вперёд, обеспечивая «фронтовыми», «рабочими» и «иждивенческими» пайками четыре пятых населения Федерации. Мне пришлось слегка поплавать, но выбрался я на берег уже в городской черте. Здесь пока ещё как следует закрыться не успели, хотя порт и начали замыкать охраняемым боковым заграждением. Впрочем, за этим тоже дело не станет – на берегу уже громоздились бухты проволочной сетки. Не иначе как Дариана задумала ещё один периметр, только на сей раз – морской.

Я вылез, переоделся в сухое, спрятал гидрокостюм. Как мог, полевыми средствами, нанёс маскировку. Рассвет я встретил уже на улицах Нового Севастополя.

Первое, что бросилось в глаза, – патриотические плакаты. На каждом углу, на каждой витрине закрытых магазинов, в простенках, на старомодных афишных тумбах, сохранявшихся в центре по давней традиции, – одни только плакаты. Их создатели не мудрствовали лукаво. Я увидел и «Родина-мать зовёт!», и «Кто смеет отрицать, что наша армия не раз обращала в паническое бегство хвалёные имперские войска?!», и «Болтун – находка для шпиона»… Всё так же по Екатеринке из космопорта тянулись автобусы с переселенцами, и я заметил, что за рулём тоже сидели бородачи в своих неизменных комбинезонах. Совсем исчезли такси. Несколько ресторанов и закусочных работали, но оттуда тянуло совершенно непривычными запахами, и распоряжались там тоже переселенцы.

Некогда классик очень хорошо сказал, что судить культуру следует по её отношению к старому, к слабому, к женщине и ребёнку. Я смотрел на бледных, молчаливых и запуганных женщин с Борга, теперь подававших и убиравших со столов (видать, все наши официантки наконец-то ретировались), и опять заставлял себя думать, что бородатые мужья этих женщин не виноваты, что такими их сделала жестокая и мерзкая жизнь… но почему же они с такой охотой поддались этой мерзости? И не важно, что они носили бороды и, в большинстве своём, отзывались на англоязычные имена – наши с Вольного Дона и Славутича как бы не оказались ещё злее, может, и зря Дариана боялась отправлять их сюда.

Повсюду маршировали патрули. Поселенцы и только поселенцы. Редкие прохожие-новокрымчане жались к стенам и торопились как можно скорее прошмыгнуть мимо людных мест.

Безо всякого плана я кружил по городу, проверяя свои ощущения. А они подсказывали, что где-то рядом вновь объявился биоморф, что означало лишний шанс всё-таки встретить «нашу Дашу» лицом к лицу в третий – Бог, как известно, троицу любит! – и, хочется верить, последний раз.

Оказываться вблизи монорельсового вокзала никак не входило в мои планы – даже дошкольник знает, что такие объекты в военное время охраняются особенно тщательно, – но и упускать его совсем из виду я не мог. А что, если именно там я почувствую присутствие ещё одного биоморфа, если не самой Дарианы Дарк?