Через Атлантику на гидроплане (= Саргассово море)
Шрифт:
И теперь наступил час, таинственный час, когда меркнет и исчезает все земное. Ах! Если бы смерть пришла скорее...
Из всего, что я оставляю на земле, лишь одна аллея, окаймленная погребальными памятниками, неотступно стоит перед моими глазами, та аллея, где некогда легкой поступью медленно шла странная женщина с волосами, украшенными неведомыми цветами...
Глава XXI.
Витерб замолк и, склонившись на подушки своей истомленной головой, лежал без движения с полузакрытыми глазами.
Мы слушали его
Через открытые окна проникал молочно-белый свет раннего утра, бросая голубоватые отсветы на предметы; над водой поднимался сырой туман; облачный горизонт казался унылым.
Мы с Брессолем переглянулись; я прочитал в глазах моего друга то, что он, вероятно, прочел в моих: несказанное удивление и в то же время величайшее недоумение.
Тем не менее мы не обменялись ни словом по поводу наших впечатлений; одновременно мы оба склонились к Витербу.
Он лежал так неподвижно, что мы встревожились. Он был чрезвычайно бледен; под обесцвеченной кожей отчетливо выступали скулы, его короткое дыхание перешло почти в прерывистый свист; на его высоком лбу мыслителя блестело несколько капелек пота. Я взял его руку. Она была холодна; пульс был так слаб, что я едва мог его нащупать.
Это состояние депрессии ужаснуло меня; вполголоса я сказал Брессолю:
— Поищи врача или санитара; может быть, ему следует впрыснуть камфору.
Я говорил очень тихо, но Франсуа все-таки услышал мои слова и прошептал с усилием, удерживая руку Брессоля:
— Нет, мои друзья, не надо; оставайтесь со мной; врач придет слишком поздно: я умираю.
Мы наклонились к нему; он протянул руку каждому из нас; мы ощущали последние конвульсивные движения его пальцев; голова его запрокинулась; короткий хрип... и все было кончено...
Страдальческое выражение внезапно исчезло с его лица и сменилось покойной улыбкой; Франсуа Витерб умер в сладостном упоении своими грезами, этими странными гомеровскими грезами, которые он только что рисовал перед нами; в этот момент мы могли их причислить только к фантастическим рассказам, настолько они казались нам несовместимыми с реальностью.
Рассвело. Комнату заливал белый приятный свет, ясно обрисовывая контуры предметов. Брессоль погасил электрическую лампу, и в апофеозе рождающегося дня Франсуа Витерб предстал перед нами в своей поразительной красоте, уподобляясь мраморным изваяниям. Этот профиль юного Антиноя, отчеканенный страданиями, напоминал величественную красоту античных медалей. Его тонкие, изогнутые, сжатые губы одновременно выражали волю и презрение, и казалось, что с них готово слететь имя женщины, которой отдал он всю привязанность и любовь, внушенную ему тенями героев Эллады.
Благоговейно закрыли мы глаза, в которых еще отражалась морская лазурь, и в глубине его уже мутневших зрачков, казалось, еще можно было найти образ аллеи, окаймленной могильными памятниками, к которой так влекли его последние мысли.
ЭПИЛОГ.
Мы восстановили по памяти рассказ, пользуясь заметками, которые
И, разумеется, много раз во время нашей работы приходили нам на память слова нашего друга: «Вы будете нуждаться в этих записях, чтобы не пытаться после моей смерти убедить себя, что вам только пригрезилось то, что я вам рассказал».
Теперь, согласно воле покойного, мы доводим до всеобщего сведения эту фантастическую историю. Предварительно мы расспросили многих выдающихся членов географического общества о Саргассовом море.
Их ответ можно резюмировать следующим образом: эта часть Атлантического океана еще мало исследована, хотя она во многих местах доступна для кораблей; вместе с тем допустимы предположения, что в некоторых своих областях море водорослей совершенно непроходимо. Один из наших выдающихся океанографов уверял нас даже, что имеются превышающие всю поверхность Франции пространства, которые не пересекал ни один мореплаватель; ничто не противоречит, таким образом, возможности существования неизвестного острова с небольшим рельефом в центре одной из таких областей.
С другой стороны, мы ознакомились с библиографией, относящейся к этому вопросу, и отсылаем читателей, заинтересованных им, к трудам Сцилак де Карианда, географа, жившего за 500 лет до P. X., книге Мори «Физическая география земного шара», к трудам Стилера, Элизе Реклю и других...
С другой стороны, достоверность рассказа Витерба подтверждается удивительным совпадением с другими данными.
Оставим даже в стороне то место у Аристотеля, где он говорит о приключениях кораблей, которые прошли меж столпов Геракла (Гибралтарский пролив), бросили якорь в Гадесе (теперь Кадикс) и затем ушли в неизвестные области Атлантического океана, где они были остановлены скоплением морских трав.
Более удивительно то сообщение, которое сделал Витерб о судне, именовавшемся «Мария Небесная»; по справкам, полученным нами в адмиралтействе, видно, что до известной степени не исключена возможность высадки в Аполлонии пассажиров с судна «Мария Небесная». Это судно было действительно найдено среди океана, хотя оно и не подверглось никакой аварии.
Наконец, остается необъяснимым исчезновение «Минотавра». Сообщение Витерба, повидимому, указывает, что он встретил эту аргентинскую яхту после того, как она покинула Буэнос-Айрес и направилась в Европу; никаких обломков этого судна нигде найдено не было; его название приходится присоединить к числу тех таинственно исчезнувших судов, длинный список которых каждый год составляют адмиралтейства.
Как бы то ни было, если отрицать достоверность рассказа Витерба, то тогда остается совершенно непонятным, как он мог жить четыре месяца посреди океана на своем гидроплане, не имея никаких съестных припасов кроме того немногого, что он захватил с собой с Азорских островов.