Через бури
Шрифт:
— Теплушку! — воскликнул Шурик.
— Помнишь, сколько мы их видели, когда в Томск ездили. Про них еще говорили: «сорок человек, восемь лошадей».
— Ой, как хорошо! — обрадовался мальчик.
— Что хорошего? В такой тесноте и грязи, все вместе, не знаю сколько будем жить. На нарах спать.
— Но нас ведь меньше сорока человек.
— Ну и что из этого?
— Значит, Точеную можно с собой взять.
— Ты что? С ума сошел? Думаешь, твоя тетя Клаша, первая светская дама города, согласится спать в конюшне?
Шурик стоял молча, с поникшей головой.
— А вот и она сама с Владимиром Васильевичем к нам пожаловали, — закончила мама.
Из элегантной коляски, запряженной двумя лощеными рысаками в яблоках, опираясь на руку выскочившего раньше Владимира Васильевича Балычева, инспектора из реального училища, величественно сошла нарядная дама, еще издали крикнув:
— Магда! Ты что же так замешкалась? Наш вагон могли бы прицепить к адмиральскому экспрессу, и мы бы с его превосходительством министром Ляховицким до Омска сумели бы добраться.
Она горделиво шла под руку с Балычевым, достававшим ей чуть выше плеча. Куры в панике разбегались перед ней.
— Мебель с подвод разгружайте. Вносите обратно в дом. Нечего рухлядью вагон забивать. Нам в нем жить и спать на нарах. Кому говорю? Пошевеливайтесь! — властно командовала она.
Рабочие растерянно переглядывались, не зная кого слушать. У Магды слезы дрожали на ресницах. У Шурика от жалости к ней свело горло.
— Делай как знаешь, ты моего Петечки старше, — с горечью бросила она и пошла в дом.
Владимир Васильевич, затянутый в синий мундир с золотыми пуговицами, побежал за ней:
— Магдалина Казимировна, подождите! Прикажите закладывать в коляску лошадей, пора и вам с детьми на вокзал ехать, кто знает, когда теплушку нашу прицепят и сколько в ней пожить придется.
Званцева обернулась и через силу улыбнулась, а он продолжал:
— И ни о чем не беспокойтесь. Без Владимира Павловича, пока он производство в Харбин перебазировал, Клавдия Григорьевна правила оставшимися заводами, как государыня-императрица Екатерина Великая всей Россией-матушкой.
Всем было известно, что Владимир Васильевич без ума от Клавдии Григорьевны и неотлучно состоит при ней, заботясь обо всех ее пятерых детях: старшей Леле, величественной, как мать, но в отличие от нее — высокомерной, и еще о двух сыновьях и двух дочерях.
На привокзальную площадь экипажи Званцевых и Зенковых въехали одновременно!
Мама уступила настойчивой просьбе Шурика, и к их коляске была привязана красавица Точеная в нарядной попоне. При виде ее младшая из дочерей тети Клаши бойкая Зоя захлопала в ладоши:
— С нами лошадка поедет! Вот здорово будет!
— Еще как здорово! Особенно спать в навозе, — съязвила старшая Леля.
Занимаясь собой, она считала всех остальных детей мелюзгой.
— Говорили, кажется, будто спать мы будем
— Перепутала, как всегда, ты со своей глухотой, — обрезала Леля. — Могли бы о походной кровати для меня позаботиться.
— Чур, мое место у окна. Всю дорогу смотреть буду, — поспешил «забить!» место для Вити с Шурой их сверстник и закадычный друг черноглазый и прыткий Миша.
На станционных ступеньках Шурик увидел респектабельного Стасика Татура. Через отца тот узнал об отъезде Званцевых и пришел проститься. А увидев Точеную, просиял.
Игнат отвязал ее, и Шурик со Стасиком, вдвоем держа ее под уздцы, молча обошли вокзальную площадь, пока не услышали гневный голос самой Магдалины Казимировны: А вещи твои кто будет перетаскивать? Опять мама?
Прибежал, сверкая угольками глаз, проворный Миша.
Он, как обещал, уже занял себе на верхних нарах место у окна:
— Вы не думайте, я вас по очереди к себе пускать буду. Вместе смотреть будем. Сейчас остальные подъедут, теплушку на абордаж брать станем. Так интереснее.
И теплушку брали на абордаж. Девочки визжали. Ступенек не было. Солдаты, те сразу запрыгивали на порог раздвинутых дверей. Детям было сложней, хорошо, если им удавалось лечь на живот, а уж потом встать на ноги. Но это им было труднее делать еще и потому, что все старались залезть одновременно, при этом отталкивали друг друга локтями. Каким-то чудом первой в теплушке оказалась Зойка! Хитрюга, она пролезла под вагоном и забралась в открытые двери с другой стороны. Но вся эта суматоха оказалась напрасной, едва прозвучал властный голос тети Клаши:
— Сейчас же прекратите возню. Уедем все. Помогайте грузчикам уложить общий багаж. Дети ложатся на верхних нарах по старшинству, слева направо. Леля перестань морщиться. Проследи, чтобы нужные вещи не загнали под передние нары. Спать будем на задних. Владимир Васильевич, распорядитесь, чтобы станционные работники поставили на железный лист буржуйку и снабдили бы нас запасом наколотых дров, и трубу чтоб вывели в окно наружу, коленом по ходу поезда и чуть повернутым к земле. Все поняли? А самое главное, чтобы теплушку прицепили поскорее к поезду. Это ваша обязанность.
— Принято к исполнению, — отозвался Балычев и тихо восторженно добавил: — Эжекция! Чем дальше в лес, тем больше дров! Будто военную академию закончила!
Тем временем у теплушки все делалось по ее приказу, по ее плану.
Владимир Васильевич околачивался у дежурного по станции, добиваясь прицепки теплушки к адмиральскому экспрессу.
— Помилуйте, ваше благородие! Это же экспресс самого высокопревосходительства Верховного правителя всея Руси. Международные вагоны высшего класса и вдруг какая-то задрипанная теплушка. Конфуз! Никак невозможно! С меня форму снимут. В одном белье по городу пустят. А у меня семья…