Через кладбище
Шрифт:
– Никого не надо разматывать, - сказал Бугреев.
– Пойдем, Михась, вытаскивать трактор. А вы, ребята, расходитесь по своим местам, поскольку вы ни в чем, оказывается, не виноваты.
– Мы тоже с вами, - пошел за ними Шкулевич Микола. И еще два-три паренька.
– Не надо, - остановил их Бугреев.
– Раз, по вашей совести, вы не виноваты, зачем же вам с нами идти? Мы с Михасем вдвоем справимся.
– И, как будто одному Михасю, доверительно сказал: - Вот кого не люблю больше всего, так это трусов.
В овраге Бугреев с Михасем осмотрели
У каменного сарая стояли два трактора.
– Ну что ж, Михась, заводи, если ты уже умеешь, - показал на один трактор Бугреев.
– Поедем вытаскивать.
Михась взял заводную ручку, уверенно просунул ее в отверстие под решетчатую грудь трактора, крутанул, собрав все силы, раза три.
А товарищи его стояли вокруг, наблюдали.
Наконец верзила Шкулевич крикнул Михасю:
– Голова! Ты же зажигание не включил.
– А ты умеешь?
– спросил Шкулевича Бугреев.
– Чего ж тут не уметь?
Но Михась сам включил зажигание и снова стал провертывать ручку. И снова Шкулевич крикнул ему:
– Сними со скорости!
– О, - сказал Бугреев, взглянув на Шкулевича.
– Да ты, оказывается, все знаешь. Только все-таки чего-то тебе не хватает.
– Чего?
Бугреев не ответил. Он смотрел, как Михась, весь вспотев, крутит ручку.
– Все равно он не заведет, - усмехнулся Шкулевич.
– У него силенки не хватает...
– Зато у него другое есть, чего тебе не хватает, - сказал Бугреев. Дай-ка, Михась, я тебе помогу...
– Не надо, - почти грубо оттолкнул Бугреева Михась. Еще раз крутанул из последних сил - и - трактор завелся.
– Садись за баранку.
Михась уселся на узкое металлическое, похожее на совковую лопату сиденье.
Трактор со скрежетом, дымя и фыркая, сдвинулся с места и пошел в сторону оврага.
Миланович выбежал из конторы.
– К чему, - кричал он, - к чему эти самые экстри... экстарименты? Зараз второй трактор свалите.
– Ничего, - сказал Бугреев.
– Вытащим, если свалим. Все в наших руках...
В полдень, когда искалеченный трактор с большими усилиями был наконец извлечен из оврага и поставлен на ремонт, Бугреев присел отдохнуть. Усадил рядом с собой на бревно Михася. И снова пытался расспросить, кто же, на самом деле, опрокинул трактор?
– Я, - повторил Михась.
– Но это же неправда. Скажи хоть, кто с тобой был?
– Не скажу, - упорствовал Михась.
– Ну не надо, - улыбнулся Бугреев.
– Значит, я так понимаю: ты не хочешь быть доносчиком? Ну что же. Доносчиком, конечно, легче стать, чем механиком...
7
Пусть пройдет еще десять, пусть двадцать лет пройдет. И все равно Михась будет испытывать хотя бы легкое волнение перед домом Бугреева, хотя Бугреев уже не главный механик. И дом его рядом с развалинами МТС мало походит на прежний. От него после артиллерийского обстрела осталась только половина с вздыбленной
Бугреев, контуженный во время обстрела взрывной волной, отлежавшись, все-таки нашел в себе силы снова огородить остатки своего дома зеленым штакетником и даже приколотил на верее над калиткой вывеску:
ПРИНИМАЮ В ПОЧИНКУ ВЕЛОСИПЕДЫ И МОТОЦИКЛЫ,
ЧАСЫ И ПАТЕФОНЫ,
А ТАКЖЕ ИСПОЛНЯЮ РАЗНУЮ КУЗНЕЧНУЮ РАБОТУ
Михась дважды прошел мимо дома, стараясь издали разглядеть положение подковы над входной дверью. Убедившись, что подкова стоит как надо и цветок в горшке - на подоконнике, направился к воротам. И только дотронулся до кольца калитки, как на крыльце появилась "та женщина".
Уж лучше бы она ушла куда-нибудь. Уж лучше бы случилось с ней что-нибудь, чтобы Михасю никогда не видеть ее.
Все-таки Михась повернул кольцо "калитки и робко вошел во дворик.
Женщина, худощавая, высокая и, может быть, когда-то красивая, не смотрела на него. Занята была своим делом - полоскала что-то в тазике. Потом выплеснула воду из тазика прямо через балясник и увидела Михася.
– Ну что, опять явился?
– сурово и жалобно спросила она, как он и ожидал.
– Здравствуйте, Софья Казимировна.
– Даже здороваться не хочу с тобой. И чего ты ходишь? Чего ты ходишь, Ирод? Чего опять высматриваешь? Остальных хочешь выманить? Да негодные они. Один - сухорукий, а второй - еле живой. Чахотка у него. Весь день лежит, кашляет.
– Василий Егорыч?
– удивился и встревожился Михась.
– "Василий Егорыч"?
– как бы передразнила женщина. И на длинной худенькой шее вздулась синяя жила.
– Забирай его. Забирай нас всех. Мучители!
Из полуоткрытой двери вышел на крыльцо Бугреев.
– Ну, будет, Софушка, будет. Перемени пластинку, - сказал он.
– Что ты, Софушка, опять пристала к хлопцу. Иди в дом. Здравствуй, Михась.
– Здравствуйте, Василий Егорыч!
Михась не видел Бугреева месяц с лишним и сейчас не сразу узнал его: так изменился, постарел Бугреев за этот месяц. Даже как будто сузился в плечах. Или это черная тесная куртка его так сузила. Лицо позеленело, щеки ввалились. Совсем побелели виски. Но Василий Егорович улыбался:
– Очень рад тебя увидеть, Михась. Хотя я немножечко перед тобой виноват. Прихворнул я тут немножечко. Кашель меня какой-то уже вторую неделю колотит. И в чем дело - понять не могу. Еще раз здравствуй, протянул он Михасю сухую, горячую руку, спустившись с крыльца. Немножечко у меня не получилось против того, как я тебе обещал. Всего шесть штук сделали. И Феликс опять сильно хворал, - показал глазами на высокого, болезненного вида паренька, вышедшего из-за угла дома и выжидательно стоявшего в отдалении.
– Словом, сам соображаешь, Миша, на одной бульбе сильно не потянешь. И даже соли долго не было. Вчера один знакомый полицай, спасибо, килограмм соли принес. Мотоцикл ему починяю.