Через Кордильеры
Шрифт:
Стрельба камнями прекратилась.
Под колесами — твердая земля, а за спиной — рев Мохоторо, предостерегающая увертюра Кордильер.
Оазис у подножья Анд
— Для вас нам пришлось отвести специальное отделение, — с улыбкой сказал чиновник за окошечком poste restante [5] на почте в Жужуе, внимательно просматривая наши паспорта. — Вам бы следовало захватить с собой портфель побольше, а то все не унесете…
Горы писем из Чехословакии, от неизвестных радиослушателей и читателей наших репортажей; большой конверт из редакции
5
Poste restante (фр.) — до востребования. (Прим. перев.)
— Не могли бы вы оставить мне этот конверт на память, за него я вам дам заказные письма, посланные вслед за вами с главного почтамта в Ла-Пасе.
Радостный день, принесший нам долгожданные известия. Островок Жужуй под Кордильерами словно ожил, заговорив с нами родными голосами. На несколько часов он превратился в оазис родины среди чужой пустыни одиночества. Письма из редакции, с народных предприятий, от знакомых и незнакомых друзей из Чехословакии, Африки и изо всех уголков Америки. Ученики девятой средней школы в Праге посылают сердечные приветы в далекую Южную Америку. Ровно шесть дней тому назад, перед тем как разъехаться на каникулы, они поставили под ними свои подписи и вложили в конверт частицу пражского солнышка.
— Всего здесь примерно сто тридцать писем. За час не прочесть.
— Хоть на некоторые надо ответить сразу. Кто знает, будет ли у нас время в горах. А еще нужно осмотреть «татру», проверить тормоза, управление, мотор, сменить масло…
— В таком случае завтра не едем. Вернувшись в Прагу с каникул, ребята девятой средней школы получат ответ из Южной Америки…
Сколько радости и воспоминаний, сколько вопросов и надежд, опасений и дружеских чувств накопилось за один день в маленькой комнатке жужуйского отеля! Сколько сердечных рукопожатий через горы провожало нас в дальнейший путь! Казалось, что посветлели даже хмурые горы, когда после небольшой остановки мы снова оказались лицом к лицу с ними.
Но старый служитель бензоколонки на окраине Жужуя мигом подрезал крылья нашему оптимизму.
— В прошлом году железная дорога наверху, возле Умауаки, не действовала целый месяц.
— А шоссе?
— Его с грехом пополам привели в порядок, возможно проедете. Да через полгода все начнется снова. Вам бы стоило полюбоваться на эту свистопляску! По долине Рио-Гранде мчатся кучи камней, они разрывают шоссе и железную дорогу — и конец. Через какую-нибудь недельку вязкая глина затвердевает, и рельсы замурованы в ней, как в бетоне. Кое-где они. остаются так глубоко, что никому и в голову не придет откапывать их. Груды наносов разравнивают, потом прокладывают новый путь, и поезда опять могут спокойно ходить здесь целый год. Стоит ли из-за этого ломать голову!
— Хорошее же тут у вас сообщение, нечего сказать…
— Рего, hombre, ведь это всего каких-то три сотни километров!
Расчеты за бензин, рукопожатия, старт.
— Buen viaje, muchachos! — Счастливого пути, ребята!
Утром туман рассеялся, и теперь, около полудня, над долиной Рио-Гранде раскинулся изумительно синий небосвод. Склоны гор, тюремной стеной окружавшие узкую ленту шоссе, вздымались к солнцу, и мы вскоре забыли о плачевной дороге где-то внизу, под Тукуманом.
За городом мы попали в широкую пограничную зону. Полицейская проверка машины и ее экипажа — и путь в Боливию свободен.
В самом деле свободен?
— Ты же слышал, что
6
Пардубице, Колин — города в Чехословакии. (Прим. перев.)
Перед нами театрально расступился караван ослов, нагруженных плитами соли, которую индейцы добывают где-то в горах за Умауакой. Ослики остановились у обочины, виновато глядя в пыль. Старик, ведущий караван, стоит перед своим стадом, ожидая, пока машина проедет.
— Они, наверное, идут из Умауаки. Постой, давай спросим, сколько времени они в пути.
— Росо, росо, senor. Cinco dias… — Недолго, сеньор, недолго. Пять дней…
— А как там дорога?
— Muy linda, senor. — Очень хорошая.
Старик индеец с удовольствием закурил, крикнул на ослов, и его караван двинулся в долину.
Стрелка высотомера настойчиво ползет вверх. Вот, поколебавшись, она перескочила 2 тысячи метров и чуть было не вернулась назад. Дорога, петляя, пробилась за глиняную деревню Волькан, и последний поворот ее вдруг словно раздвинул занавес фантастической картины.
— Вот бы что показать нашим любителям кактусов! Посмотри вон туда! И вверх! И назад! Всюду кактусы!
Это были не те «ежики» — пуговки, колючки, лапки и картофелины, — что растут за окнами, умиляя наших цветоводов. Здесь на склонах причудливо изрезанных скал торчали четырехметровые столбы канделябровидных кактусов. Среди них бродили, выщипывая сухую траву, тощие коровы. В этом огромном кактусовом лабиринте они казались кукольными марионетками на сцене большого театра.
— Это нам просто необходимо заснять, даже если придется истратить последний метр пленки. Кто знает, где мы еще увидим подобные кактусы.
— В Боливии их будут целые километры. А в Мексике и того больше.
— Но такую вот картину мы вряд ли найдем.
Овчинные безрукавки, которые более двух недель защищали нас от холода южноамериканской зимы, отложены на заднее сиденье. Субтропическое солнце устремилось на закрытую стенами скал долину, заливая всю эту живописную местность теплом и погожей, радостной улыбкой.
Величественные Кордильеры в любом уголке сами создают себе собственный климат, нимало не смущаясь тем, что на карте человек разделил их каким-то экватором и исчертил параллелями, горизонталями и изотермами. Можно проехать добрую тысячу километров к северу, взобраться на высоту двух тысяч метров — и вдруг попасть прямо из зимы в лето.
Целых два часа восторгались мы, приникая к видоискателю, и перетаскивали с места на место — по всей долине — штатив и камеру. Наконец съемки закончились. Мимо нас продефилировала отборная армия кактусов-гренадеров, и занавес скал задернулся, закрыв сказочный горный сад. Едва дорога увела нас в лоно гор, как нам уже стало казаться, что все это было только миражем. Кое-где у дороги торчали лишь одинокие кактусы, словно это были дезертиры или отставшие от своих войск.