Через месяц, через год

Саган Франсуаза

Завоевать Беатрис, играя на ее честолюбии, ему ничего не стоило. Он слишком хорошо знал эту стихию безмолвного торга, чтобы она могла его увлечь всерьез. И потому он просто решил поучаствовать в той пьесе, которую Беатрис играла в жизни, выбрав для себя… скажем, роль Моски из «Пармской обители», но Моски-победителя. Ему, конечно, не хватало величия героя Стендаля, а Беатрис – благородства Сансеверины, и только обаяние Эдуара Малиграсса было похоже на обаяние Фабрицио. Но все это для Жолио не имело никакого значения. Ему нравились пошлые сюжеты. И веселая пошлость нынешней его жизни все реже приводила Жолио теперь в отчаяние.

Итак, Беатрис оказалась перед выбором: любовь или могущество, а точнее, перед выбором между

пародией на любовь и пародией на могущество. С одной стороны, Жолио, ироничный, порочный, эффектный, с другой – Эдуар, нежный, красивый, романтичный. Она была в восторге. Жестокость этого выбора делала ее жизнь восхитительной, хотя она, исходя из профессиональных соображений, откровенно предпочла Жолио. Именно поэтому она одаривала теперь Эдуара таким вниманием и такими знаками любви, которых ему бы в жизни не дождаться, будь он один хозяином территории: жизнь всегда одной рукой отбирает то, что дает другой.

Итак, Жолио, не поставив никаких условий, отдал Беатрис главную роль в своем будущем спектакле. И даже сделал ей комплимент по поводу красоты Эдуара, никоим образом не раскрыв своих намерений. Правда, он все же ясно дал понять, что будет счастлив бывать с ней в свете, если она когда-нибудь расстанется с Эдуаром. Это было похоже на простое заигрывание, но на самом деле значило куда больше. Жолио знал, что женщина типа Беатрис ни за что не расстанется с мужчиной, не имея на примете другого. Беатрис, пришедшая вначале в восторг от полученной роли, забеспокоилась, не понимая, что значат ухаживания Жолио. Любовь Эдуара бледнела перед светским безразличием Жолио. А Беатрис нравилось побеждать.

Как-то Жолио повез ее ужинать в Буживаль. Вечер был не очень холодный, и они прошлись по берегу реки. Эдуару она сказала, что ужинать будет у своей матери – суровой протестантки, которой весьма претили выходки дочери. Собственная ложь, которая обычно ей ничего не стоила, на сей раз ее взбесила. «С какой стати мне отчитываться перед кем бы то ни было?» – раздраженно думала она, когда врала Эдуару. Он, впрочем, вовсе не требовал, чтобы она давала ему отчет в своих действиях, ему было довольно и того, что она позволяла ему быть счастливым, и он попросту огорчился, что не будет с ней ужинать. Однако тон ее пробудил в нем подозрения, даже ревность. Беатрис не могла знать, что он любит ее с той безумной доверчивостью, на которую способна лишь юная любовь.

Жолио, держа Беатрис за руку, рассеянно слушал ее болтовню об очаровательных маленьких баржах. Если с Эдуаром Беатрис предпочитала играть роль фатальной женщины, то с Жолио ей, наоборот, нравилось изображать восторженного ребенка.

– Как красиво! – восклицала она. – Никто не сумел описать Сену и баржи, разве что Верлен, пожалуй…

– Да, и, пожалуй, неплохо…

Жолио ликовал. Он смотрел на Беатрис и слушал ее бесконечные поэтические излияния. «Может, я потому и волочусь за ней, что она такая смешная», – подумал он, и эта мысль развеселила его.

– Когда я была молода, – Беатрис ждала, что он рассмеется, и он хмыкнул, – когда я была совсем маленькой, – уточнила она, – я вот так гуляла вдоль реки и думала, как много в жизни всего красивого, я была очень восторженной девочкой. Вы и не поверите, но такой я и осталась.

– Я вам верю, – отвечал Жолио, Беатрис страшно веселила его.

– И все же… в наше время кому еще нужны баржи, кого они теперь приводят в восторг? Ни наша литература, ни наше кино, ни наш театр…

Жолио молча кивал…

– Я помню себя только с десяти лет, – снова мечтательно заговорила Беатрис. – Но что вам за дело до моего детства! – вдруг оборвала она сама себя.

Из-за неожиданности атаки Жолио почувствовал себя безоружным. На секунду его охватила паника.

– Лучше расскажите мне о вашем детстве, – сказала Беатрис. – Я так мало знаю о вас. Вы ведь для всех загадка.

Жолио отчаянно

пытался припомнить что-нибудь из своего детства, но у него это никак не получалось.

– У меня не было детства, – проникновенно произнес он.

– Иногда вы говорите ужасные вещи, – сказала Беатрис и сжала его руку.

На этом с детством Жолио было покончено. Зато детство Беатрис обогатилось многочисленными историями, в которых проявлялись сообразительность, живость и очарование малышки Беатрис. Она была явно растрогана собственным рассказом. Руки Беатрис и Жолио в конце концов встретились в кармане последнего.

– Какая у вас прохладная рука, – тихо сказал он.

Она не ответила и прислонилась к нему. Жолио понял, что Беатрис уже вполне готова, и на какой-то миг задумался, хочет ли он ее; впрочем, ответ его мало интересовал. Он повез Беатрис в Париж. В машине она положила голову ему на плечо, прижалась к нему. «Дело сделано», – устало подумал Жолио, и они поехали к ней домой: первую ночь он хотел провести у нее.

Как и всех несколько уставших от жизни людей, в любовных похождениях его привлекала перемена мест. Однако у дверей ее дома по долгому молчанию Беатрис и полной ее неподвижности он понял, что она уснула. Он осторожно разбудил ее, поцеловал руку и, прежде чем она успела опомниться, оставил ее в лифте одну. У погасшего камина Беатрис увидела Эдуара; он спал, ворот его рубашки расстегнулся, и в нем была видна длинная, почти девичья шея. Глаза Беатрис на секунду увлажнились слезами. Она была расстроена: во-первых, потому, что так и не поняла, нравится ли Жолио, во-вторых, потому, что Эдуар казался ей очень красивым, но ей было не до этого, она обращала внимание на его красоту только в ресторанах. Беатрис разбудила Эдуара. Едва пробудившись, он нежно объяснился ей в любви, но его слова не утешили ее. Когда он захотел пойти вместе с ней в спальню, она сослалась на мигрень.

Жолио тем временем в прекрасном расположении духа пешком возвращался к себе домой, шел вслед за какой-то женщиной и, зайдя в бар, увидел там мертвецки пьяного Алена Малиграсса. За все время их знакомства, то есть почти за двадцать лет, такое с Аленом случилось впервые.

После вечера, проведенного с Беатрис, Ален Малиграсс решил никогда с ней больше не встречаться: любить женщину, которой до такой степени наплевать на тебя, к тому же совершенно тебе недоступную, – невыносимо, и он решил, что спасти его может только работа. Тем более что из-за отсутствия Бернара ее было сверх головы. И он попытался забыть Беатрис, в чем ненавязчиво помогала ему Фанни. Естественно, ничего из того не получилось. Он слишком хорошо знал, что страсть, если она тебя захватила, – соль жизни и, пока тобой правит страсть, без соли обойтись нельзя, хотя в другое время это вполне возможно. И все-таки он остерегался видеться с Беатрис. Он ограничился тем, что как можно чаще стал звать к себе Эдуара, находя мучительное удовлетворение в том, как счастлив тот. Ален даже сам придумывал доказательства этого счастья. След от пореза бритвой на шее у Эдуара становился следом нежного укуса Беатрис – он представлял себе ее страстной женщиной, несмотря на невольный смешок Бернара, – и темные круги под глазами у племянника, его усталый вид тоже были поводом для его страданий. Долгие часы он проводил у себя в кабинете, листая рукописи, делая пометки, заполняя карточки. Он прикладывал линейку к картону, подчеркивал заглавие зелеными чернилами и вдруг застывал, зеленая черта ползла вниз, карточку надо было переделывать, сердце у него бешено колотилось. И все потому, что он припоминал очередную фразу Беатрис, сказанную ею во время того пресловутого ужина. Он выбрасывал карточку в корзину и начинал все сначала. На улице Ален задевал прохожих, не замечал знакомых, понемногу становясь очаровательным рассеянным интеллектуалом, каким все и хотели его видеть.