Через пустыню
Шрифт:
— Вы должны были привести этого бея ко мне?
— Ты так приказал, о господин! — ответил один из них.
— Вы его не поприветствовали! Вы не сняли своей обуви! Вы его даже назвали неверным.
— Мы делали это, потому что ты сам его так называл!
— Молчи, ты, собака! Отвечай, действительно лия его так называл?
— Господин, ты…
— Отвечай! Называл я его неверным?
— Нет, о паша!
— Однако ты это утверждал! Спускайтесь во двор! Каждый из вас должен получить по пятьдесят ударов по пяткам.
Видимо, это было самым лучшим доказательством дружбы. Пятьдесят ударов? Это уж слишком. Десять или пятнадцать я бы допустил. Но теперь я вынужден был позаботиться об арнаутах.
— Ты судишь справедливо, о паша, — сказал я. — Твоя мудрость велика, но доброта еще больше. Милость — право всех императоров, королей и властелинов. Ты князь Мосула, и ты позволишь воссиять своей милости! Сжалься над этими людьми!
— Простить негодяев, оскорбивших тебя? Это ведь то же самое, что проявить неуважение ко мне.
— Господин, ты стоишь так высоко над нами, как звезда над землей. Шакал воет на звезды, но те его не слышат и продолжают светить. Твою доброту будут восхвалять в странах Запада, когда я расскажу, что ты выполнил мою просьбу.
— Эти собаки не стоят того, чтобы мы прощали их, однако, чтобы ты понял, как я тебя люблю, я могу освободить их от наказания. Убирайтесь и не смейте сегодня показываться нам на глаза!
Когда они покинули комнату, он осведомился:
— А в какой стране ты был в последний раз?
— В Египте. А потом я через пустыни пришел к тебе.
Я сказал так, потому что не мог выдать ему, что побывал у хаддединов.
— Через пустыни? Наверняка через Синайскую и Сирийскую! Это плохой путь; но слава Аллаху, что ты его прошел!
— Почему?
— Потому что ты мог попасть к арабам-шаммар и они убили бы тебя.
Если бы он знал, о чем я умолчал!
— Эти шаммары такие плохие, ваше высочество? — спросил я.
— Это дерзкий разбойничий сброд, который я скоро развею по степи. Они не платят ни налогов, ни дани, а поэтому я уже приступил к истреблению их.
— Ты послал против них свои войска?
— Нет, арнауты нужны для других, более важных дел. Одним таким «важным делом» был грабеж подданных ради обогащения паши.
— А, я догадался!
— О чем ты догадался?
— Умный правитель щадит своих воинов и бьет врагов, поссорив их между собой.
— Аллах-иль-Аллах! Немей — неглупые люди. Я так и сделал.
— И задумка удалась?
— Плохо! И знаешь ли, кто этому виной?
— Кто?
— Один англичанин и какой-то чужой эмир. Хаддедины — самые храбрые среди шаммаров. Однако их должны были уничтожить, не пролив ни капли крови ни одного из моих людей. Мы послали против них три других племени. Но в это время появились этот англичанин с эмиром и навербовали в помощь хаддединам союзников. Дружественные мне племена были либо перебиты, либо
— К какому племени принадлежал этот эмир?
— Никто этого не знает. Говорят даже, что он и не человек вовсе. Он один ночью убил льва. Его пуля бьет на много миль, а его глаза сверкают в темноте подобно адскому огню.
— Разве ты не можешь схватить его?
— Я попытаюсь, хотя у меня очень мало надежды. Абу-мохаммед уже однажды пленили его; однако он улетел от них по воздуху.
Бравый паша, кажется, был чуточку суеверным. Он и понятия не имел, что этот молодец только что пил с ним кофе.
— От кого ты это узнал, ваше высочество?
— От одного обеида, которого отправили ко мне послом, когда было слишком поздно. Хаддедины уже увели стада.
— Ты их накажешь?
— Да.
— Тотчас?
— Хотелось бы, но я, к сожалению, вынужден отложить наказание, хотя я уже собрал свое войско. Ты уже побывал на развалинах Куфьюнджика?
— Нет.
— Там собралось все войско, которое должно выступить против шаммаров, однако теперь я пошлю людей совсем в другое место.
— Могу ли я спросить, куда?
— Это моя тайна, и никто не должен ее знать. Ты, видимо, понимаешь, что дипломатические переговоры надо сохранять в строгой тайне.
В этот момент вошел человек, которого паша не так давно послал с заданием разыскать страдающих от зубной боли. Я попытался прочесть на его лице результат поиска, потому что мне нисколько не улыбалось старой козьей ножкой или чудовищными щипцами проделывать брешь в зубном палисаде какого-нибудь арнаута — и притом без боли, как это непременно требовалось.
— Ну? — спросил губернатор.
— Прости, о паша, я не нашел ни одного человека, страдающего зубами.
— И сам ты не страдаешь?
— Нет.
На сердце у меня полегчало. Любезный паша с удивлением обернулся ко мне:
— Жалко! Я хотел дать тебе возможность блеснуть своим искусством. Но завтра или послезавтра, возможно, кто-нибудь найдется.
— Завтра или послезавтра меня уже здесь не будет.
— Не будет? Ты должен остаться. Ты должен пожить в моем дворце. Тебя будут обслуживать так же, как меня самого. Иди! — Последнее слово относилось к офицеру, который после этого удалился.
Я отвечал:
— И все же я теперь должен уехать, но я вернусь.
— Куда ты направляешься?
— Я хочу поехать в курдские горы.
— Как далеко?
— Это еще не решено. Может быть, до Тура-Шины или даже до Джульамерика.
— Что тебе там нужно?
— Хочу посмотреть, что там за люди живут, какие деревья и травы растут в тех местах.
— А почему ты так торопишься, что не сможешь остаться у меня на несколько дней?
— Потому что растения, которые я ищу, быстро отцветают.