Через пустыню
Шрифт:
— Опасны ли эти болота?
— Нет.
— Видите там, на северо-востоке, высотку, до которой можно бы добраться часа за три?
— Видим.
— Там мы снова встретимся, потому что здесь мы должны расстаться. По дороге нам ехать нельзя, иначе нас могут увидеть и узнать направление нашего движения. Мы должны ехать по болотам, и притом каждый в отдельности, чтобы преследователи, если они все же доберутся сюда, не знали, по какому следу нас искать.
— А наши арнауты и башибузуки, сиди? — спросил меня Халеф.
— Теперь нам нет до них никакого дела. Вообще они нам скорее мешали; они не дадут мне
Оба мои друга отделились от меня, и я тоже свернул с торной дороги в болото, которое, правда, не было настоящей трясиной. Спутники исчезли из моих глаз, и я в одиночку устремился к цели, которую мы себе назначили.
Уже несколько дней я находился в таком напряжении, какого давно не ощущал. На всей земле нет страны, которая таила бы в себе столько же загадок, как та земля, по которой ступали сейчас копыта моего коня — даже не считая развалин времен ассирийских и вавилонских царств, которые здесь можно видеть на каждом шагу. Передо мной теперь громоздились горы, склоны и долины которых были заселены людьми, чью национальность и религию можно различить с большим трудом. Гасители света, огнепоклонники, несториане, поклонники дьявола, халдеи, наумиты, сунниты, шииты, наджииты, голлаты, рафизиты, мутазилиты, ваххабиты, арабы, евреи, тюрки, армяне, сирийцы, друзы, марониты, курды, персы, туркмены — представителей этих наций, племен и сект можно встретить на каждом шагу, а кто сочтет проступки и ошибки, которые здесь может совершить чужестранец! Эти горы еще и сегодня пахнут кровью тех, кто пал жертвой народной ненависти, дичайшего фанатизма, страсти к завоеваниям, политического вероломства, хищности или кровной мести. Здесь человеческие жилища висят на скалах, над обрывами, словно гнездо коршуна, всегда готового ринуться на ничего не подозревающую добычу. Здесь система всеобщего подавления, беспощадной эксплуатации достигла того яростного озлобления, которое едва-едва различает друга и врага.
Гора приближалась ко мне все ближе. Почва, правда, была еще зыбкой и влажной, но в очень немногих местах копыта моего коня погружались глубоко. Наконец пошла сухая земля. Малярийное обрамление Тигра осталось позади. Я увидел справа от себя всадника и очень скоро узнал в нем Халефа, с которым и сблизился через короткое время.
— Тебе кто-нибудь встретился? — спросил я его.
— Нет, сиди.
— Никто тебя не видел?
— Ни один человек. Только далеко на юге заметил я на оставленной нами дороге маленького человека, тянувшего за собой осла. Однако я не смог его рассмотреть.
— Можешь ли ты узнать вон того всадника? — спросил я, показывая на север.
— О сиди, это же едет шейх.
— Да, это Мохаммед Эмин. Через десяток минут он будет с нами.
Так и произошло. Шейх нас увидел и поспешно поскакал к нам.
— Ну что, эфенди? — спросил он меня.
— Все зависит от того, что ты узнал. Может быть, тебя заметили?
— Нет. Только один пастух прогнал мимо свое стадо, да и то вдали от меня…
— Так как же тебя взяли в плен?
— Ты велел мне прибыть к развалинам Харсабада. До сегодняшнего
— Они тебя спрашивали о твоем племени, о твоем имени?
— Да, но я не сказал им правду.
— Эти люди неопытны. Араб узнал бы тебя по татуировке. Они взяли тебя в плен, потому что в развалинах Куфьюнджика располагаются войска паши, готовящиеся к походу против шаммаров.
Шейх испугался и придержал коня.
— Против шаммаров? Да поможет нам Аллах! Тогда я должен немедленно вернуться!
— Незачем. Мне известен план губернатора.
— В чем он заключается?
— Поход против шаммаров остается пока только предположением. Повелитель Мосула хочет сначала напасть на езидов. Но те не должны ни о чем догадаться, и поэтому он ведет приготовления так, как будто намеревается выступить против шаммаров.
— Ты это точно знаешь?
— Совершенно точно, так как я сам с ним говорил. Я еще должен вернуться к губернатору, а потом разведать для него районы шаммарских пастбищ.
— Если он быстро разделается с езидами, то, конечно, воспользуется возможностью сразу же послать войско против шаммаров.
— Он не так быстро справится с езидами. В этом ты можешь на меня положиться. Война не успеет кончиться за время короткой весны.
— Машалла, что может сделать весна с такой войной, эфенди?
— Очень много. Как только наступят жаркие дни, травы увянут и равнина высохнет. Бедави со своими стадами уйдут в горы Шаммар или Синджар, и губернаторское войско перемрет самым жалким образом.
— Ты прав, эфенди. Давай же беспечно продолжим путь; но я не знаю дороги.
— Справа от нас идет дорога на Айн-Сифни, слева на Джераю и Баадри. До Баадри нас не увидят, а поэтому целесообразнее все время придерживаться берега Хосара. Как только мы оставим Джераю позади, нам уже нечего будет бояться.
— Как далеко до Баадри?
— Три часа.
— Господин, ты — великий эмир. Ты приехал из очень далекой страны, а знаешь эти края лучше меня!
— Мы направляемся в Амадию, и я очень подробно справился о тех местах, по которым мы должны проехать. Вот и все! А теперь — вперед!
Хотя обе дороги, которых мы старались избежать, были удалены одна от другой всего лишь на полчаса конной езды, нам все же посчастливилось остаться незамеченными. Когда мы видели людей справа, уклонялись влево, а если замечали людей слева, то сворачивали направо. Естественно, моя подзорная труба оказывала мне при этом очень важную службу. Только ей одной должны мы были быть благодарны за то, что наконец-то смогли почувствовать себя в безопасности при виде Баадри.
Мы провели почти десять часов в седле и довольно прилично устали, когда достигли гряды холмов, у подножия которых расположилась деревня, бывшая резиденцией духовного главы поклонников дьявола, а также вождей западной части племени. Я спросил у первого встречного имя бея. Он смущенно посмотрел на меня. Я не учел, что езиды большей частью не говорят по-арабски.
— Как зовут бея? — спросил я по-турецки.
— Али-бей, — ответил он мне.
— Где он живет?
— Пойдем, я проведу тебя!