Через сто лет
Шрифт:
– Плохо, – подтвердил тренер. – Очень плохо. Нормальный человек не подошел бы к краю. Нормальный человек любит жить.
– Нормальный человек вообще сюда не полез бы, – сказала Турбина.
Я поглядел на нее внимательнее.
С первого взгляда я ничего особого в ней не заметил, у нас каждая вторая такая: парик, серая кожа, слезящиеся глаза. На лице выражение общей бессмысленности, двигается как курица, мне на голову три раза наступала. А мыслит самостоятельно, такое редко встретишь.
Наверное, это понял и тренер, поглядел на Турбину тоже
– Человек бы вообще не полез, – повторила Турбина. – А нам хоть бы что. Мы – монстры.
Она покрякала мышью и подошла к краю платформы, равнодушно выглянула вниз.
Плохо дело. Мы монстры… Значит, себя ненавидит. А это плохой симптом. От ненависти к себе до аута один шаг.
– Высоко, – сказала Турбина.
– И все? – спросил тренер.
– Все. А что еще сказать?
– И это плохо, – сказал тренер. – Страха нет…
– Нет, – согласилась Турбина. – И как его развить? Я дома занималась, все по пособию. И ничего.
– Так всегда бывает, – успокоил тренер. – Над страхом надо работать, просто так испугаться, с бухты-барахты, у вас не получится. Закройте глаза, сосредоточьтесь и попытайтесь представить, что вы падаете вниз. Попытайтесь испугаться. То, что в вас еще осталось живого, должно возмутиться и запротестовать. Закрывайте глаза.
Я закрыл глаза. Попробовал представить, что падаю. Ну, падаю. Ну, лечу. Если во мне и осталось что-то живое, то оно не возмутилось и не запротестовало, совсем никак не запротестовало.
Раздался крякающий звук. И тут же грохот откуда-то снизу. Тренер выругался непонятными словами. И от души, тут никакой имитации, я просто услышал в голосе его досаду и раздражение.
Открыл глаза и посмотрел.
Турбиной на площадке не было.
А тренер быстро спускался вниз по лестнице.
– Сиганула, – равнодушно сказал вуп, что умел рисовать.
– Прыгнула, – добавил еще кто-то.
Вороны заорали громче. Они вернулись в свои гнезда и стали успокаиваться, а тут на них Турбина, пришлось снова взлетать, а летать в такую погоду и на такой высоте, наверное, весьма паршивое занятие. Сыро, перья намокли, крылья не двигаются, а ты летаешь, летаешь, и это тяжело.
Мы полезли вниз по лестнице, хотя мне не очень хотелось. Небо совсем истончилось и светилось розовым, и снег тоже блестел розовым, штыри антенны почти касались туч и посверкивали синевой, мне захотелось устроиться поудобнее на раскладном стульчике и посидеть тут пару часиков. Но это было невозможно, надо было лезть вниз, смотреть, что сталось с Турбиной.
А с ней, вообще-то, ничего не сталось.
Мы спустились на площадку с гнездами и быстро нашли Турбину. Она обрушилась в вороньи жилища и теперь там лежала, выбираться не торопилась. Тренер стоял рядом и расспрашивал, что испытала Турбина при падении.
– Ничего я не испытала, – с разочарованием ответила Турбина. – Ничего. Просто упала в сучья.
– Это проволока, – поправили ее.
– «Упала в проволоку» хуже звучит, – заявила Турбина. – Пусть в сучья.
Турбина попробовала выбраться из проволоки, однако у нее, к странности, ничего не получилось, гнезда были сплетены таким образом, что Турбина в них застряла. Она начала ворочаться, как большая рыба, угодившая в рыбацкую сеть, она двигала руками, двигала ногами, и вместе с этим, казалось, двигались и все гнезда. Это была странная картина, оказалось, что все гнезда соединены друг с другом, и движение Турбиной породило движение вокруг нас.
Как-то жутко все это выглядело, наверное, это почувствовали все, тренер велел Турбиной остановиться. Вороны продолжали летать и кричать, тренер полез внутрь проволочной структуры и тоже, как ни странно, застрял. Странно, не думал, что тренер, такой опытный вупер, может попасть в такую беспомощную ситуацию. Но он тоже застрял.
Некоторое время они ворочались вдвоем, но потом замерли и как-то скисли, сидели и молчали.
Я не знал, что делать. И никто, похоже, не знал, что делать. Мы стояли и смотрели. Тренер еще немного пошевелился и успокоился.
– Надо помочь, – сказал я.
– Надо, – согласился кто-то.
Но лезть в проволоку никто не спешил, не то что боялись, просто не знали, что делать. И я не знал, что делать. Мы постояли, но это ни к чему не привело. Понятно, что силы воли в тренере было гораздо больше, чем в Турбиной, и периодически он начинал шевелиться интенсивнее. Но это приводило только к тому, что и он, и Турбина запутывались все сильнее и все больше походили на стальные коконы.
Нехорошо. Я подумал, что это ни до чего хорошего не доведет, попадание в кокон может навести на печальные мысли, как бы в аут не выпали. Что мне тогда Костромина скажет?
Я приблизился к тренеру. Надо действовать медленно, подумал я. Никуда не спеша. По проволочке. Взял проволоку, вытянул, отбросил. Взял другую, тоже вытащил, тоже отбросил. Постепенно. Дедушка, вспомнил. У моего дедушки было странное увлечение, непонятное, я всегда удивлялся. Дедушка садился возле окна и, когда рассказывал про былое и прошлое, всегда распутывал леску. Обычную рыболовную леску, ноль пять миллиметров, он наматывал ее на старинную трехлитровую банку, после чего разом спускал леску на пол. Получался удивительно спутанный ком, действительно напоминавший бороду. Борода получалась славная, дедушка улыбался и тут же с удовольствием принимался изучать головоломку. Распутывать бороду.
Как-то раз я попробовал. Потратил целый день, стараясь понять и хотя бы чуть-чуть это делать. Это было трудно. Хоть леска и была ноль пять миллиметров, но ухватить ее для нас тяжело. Ее трудно даже взять пальцами, не говоря уж о том, чтобы размотать бороду. Мне всегда представлялось, что распутать бороду невозможно. Однако дедушка справлялся с этим довольно быстро, сто метров распутывал часа за три, чем вызвал к себе всеобщее уважение.
Как оказалось, секрет был прост. Распутать бороду можно было только постепенно. Сначала найти конец, потом распутать первый узел, затем второй, ну и так далее.