Через сто лет
Шрифт:
– А тебе-то что? – довольно грубо спросил я.
– Как это что? – удивилась Костромина. – И мне от этого сплошные плюсы. Ты мне тоже поможешь. Потом. Я хочу обратиться, я же тебе говорила, Новый год, мороженое, все такое… Ты про новую сыворотку слыхал?
– Нет.
– Ходят слухи, что сыворотку разрабатывают, – сказала Костромина. – Против вупыризма. Пара укольчиков в голову, немного помучаешься – и все, человек. Лет через десять, глядишь, и синтезируют. И, само собой, эту сыворотку станут распределять между самыми достойными.
– Я же на Меркурий полечу, – напомнил я. – Зачем мне сыворотка? На Меркурий в таком виде удобнее.
– Ну конечно, полетишь, – согласилась Костромина. – А потом обратно прилетишь. И тебя уже сделают человеком. Знаешь, как это здорово – человеком быть. Сплошное удовольствие.
– Ну, может… – я пожал плечами. – А если меня не возьмут?
– Слушай, Полено, не разочаровывай меня! – строго сказала Костромина и опять сжала Кузю до писка. – Оставь всю эту свою демагогию! Может, возьмут – может, не возьмут… Ты должен попасть на Новую Землю, должен отсюда вырваться. Ты просто обязан. И потом – у тебя больше нет другого выхода – ты уже влюбился в Свету, отступать поздно. Или ты хочешь, чтобы на Меркурий полетел этот дурак Беловоблов?
– Не хочу.
– Тогда и не спорь со мной, делай, как я говорю.
– Ладно, – согласился я. – Хорошо.
И на самом деле хорошо, подумал я. Так вот жить надоело. Сумерки, дождь все время с неба капает, сыро. В кровати мокрицы заводятся. Между пальцами грибок. Зубы отрастают, гематоген паршивый, тошнит от него бесконечно. Синтетический. Только синтетический, только с отвращением, это все понятно, но все равно тошнит. Тошнит, тошнота – главное мое чувство.
И так вечность. Лучше в люди. Если на самом деле эту сыворотку сделают, стану лучше человеком. Потом дедушка, он тоже очень хочет перед смертью стать человеком. Стать человеком, распутать бороду, умереть навсегда. Будет рад услышать.
– Ладно, – повторил я. – Влюбился я в Свету, чувствую. Только я не знаю, что там дальше. Что делать то есть. Опыта-то…
– Не переживай, – успокоила Костромина. – Опыт тут не главное. Возьми этого Беловоблова – молодец. И с грузовиком, и с барабаном, в четвертый раз восхищаюсь. Девушки… Ну, я имею в виду, нормальные девушки, они обожают тех, кто их спасает. Вот смотри.
Костромина вытянула из кармана книжку «Необузданная Роза», с красными розами на обложке. Розы на обложке выглядели не то чтобы уж совсем необузданно, но все-таки слишком уж подозрительно, чересчур красными, я на всякий случай спросил:
– Бладфикшн?
– Ты что, дурак? – оскорбилась Костромина. – Не поганое, обычный лавбургер, все законно. Граф Дюк Арсино спасает Виолетту Сперроу от нападения грабителей. А это на самом деле не Виолетта, а ее переодетый брат Себастьян… Или наоборот… Короче, граф Арсино влюбляется.
– В Себастьяна, что ли? – тупо спросил я.
– Да нет, в Виолетту, переодетую братом… А кто их разберет. Но тоже спасает. Надо спасать, Поленов, спасать – это главное. Девушки, они немедленно влюбляются в своих спасителей… Или в мучителей?
Костромина задумалась, видимо, вспоминая.
– Нет, все-таки в спасителей, – уверила Костромина. – Тебе надо ее спасти.
– Как это?
– Ну, можно, как Беловоблов, – с грузовиком. Тут даже ничего придумывать не надо, главное, все точно рассчитать. Я поеду на грузовике, буду Свету давить, а ты спасать станешь. Попробуешь ее выдернуть.
– А если промажем? – спросил я.
Костромина вздохнула.
– Ну, или по-другому как спасти ее надо. Допустим, Света пойдет гулять, а на нее вупы нападут. Штук пять.
Тут я чуть не рассмеялся. Костромина явно перечитала книжек. Перегрелась. Вон и Кузю стиснула так, что он посинел почти.
– Какой дурак на человека нападет? – удивился я. – Где ты такого идиота отыщешь?
– Да нет, не по-настоящему, конечно, понарошку.
– Да даже понарошку никто не согласится, – сказал я. – А если найдешь какого совсем уж слабоумного, допустим, братьев Сиракузовых, то все равно… Да и не поверит она. Знаешь, мне показалось, что Света совсем не дура – она же человек. Она сразу догадается, в чем тут дело, что это все подстроено.
Костромина задумалась.
– Ты, наверное, прав, – сказала она. – Вообще, конечно, спасание в нашем мире изрядно обесценено. Кого мы можем спасти, если сами спастись не можем?
Изрекла Костромина. Было видно, что эта фраза ей самой очень понравилась, однако в блокнотик не записала. Но я запомнил. Печальная фраза.
– К тому же грузовик Беловоблов уже занял, – вздохнула Костромина. – Согласись, если на нее второй раз за неделю наедет грузовик, это будет как-то подозрительно.
Костромина погладила собаку Кузю по голове, почесала ее бок.
– Это не подозрительно будет, ее сразу заберут обратно, – сказал я. – Наша школа боролась за человека сколько лет – и на тебе. В первый же день человека чуть грузовиком не задавили. Нет, Свету сразу же заберут обратно. Хорошо, чтобы Сиракузовы еще не влезли. Со своими балконами…
Я замолчал. Поскольку представил ужасную картину. Как братья Сиракузовы, тщась поразить Свету в самое сердце, приготовляют какой-нибудь там рояль. В кустах. Не зря же есть поговорка, наверное, раньше кого-нибудь роялем из кустов задавило.
Не грузовиком, так роялем. Не роялем, так балконом.
Видимо, Костромина подумала так же.
– Я об этом, конечно, не думала, но, видимо, ты прав. Эти дураки могут на Свету как-нибудь… неправильно воздействовать.
Неправильно воздействовать балконом. Конечно же.
– Надо установить дежурство, – сказала Костромина. – Возле Светиного дома. Как только она приедет, так сразу. Пока эти дурошлепы не начали свою глупую любовь демонстрировать. Нет, ты только подумай, какие хамы и бестолочи!