Через триста лет после радуги (Сборник)
Шрифт:
— Ну все-таки.
— Мне это слово говорить трудно.
— Ну ты не говори, ты как-нибудь так…
— Ага.
— Так ты все-таки меня любишь?
— Не знаю.
— Нет, будь добр рассказать. Я настаиваю.
— Отстань, Ленка. Я лучше тебе как-нибудь докажу. Как случай подвернется, так сразу и докажу тебе это.
— Как докажешь?
— Ну пожертвую чем-нибудь ради тебя.
— Чем-нибудь?
— Для тебя? Для тебя всем.
— А знаешь, будем мы старые, дряхлые. Ты с палочкой, я с костыликом. И вспомним разговор этот. Или забудем?
— Ты не будешь с костыликом. Я, если я буду, то я сразу исчезну. Не хочу, чтобы ты меня видела дряхлым.
— Как исчезнешь?
— Застрелюсь, утоплюсь, сгину в нетях. Или залезу на Эльбрус, и на лыжах вниз, прямиком, чтобы в пыль.
— Пожалуйста, не в нетях. Что-то панихиду мы завели.
— Это ты завела.
— Ты еще не исчез?
— Тут. А ты?
— И я тут. Видишь? Именно тут.
Диалог этот начался в здании аэропорта, продолжался в самолете Ил-14, который приземлился на травяной посадочной полосе крохотного таежного аэропорта. Сашка сошел по трапу вместе с пассажирами. Стояли у здания несколько самолетов Ан-2, вертолеты Ми-4. На крыльце сидели темнолицые таежные люди. Сашка вернулся по трапу и спустился уже с рюкзаком. В проеме появился пилот.
— Сходишь?
— Сойду здесь.
— Ты не ошибаешься, парень? В ведомости все пассажиры до Сексурдаха.
— Мне внутренний голос сказал сойти здесь, — усмехнулся Сашка.
К одному из вертолетов шел экипаж. Темнолицые таежные люди поднялись и тоже пошли к вертолету. Сашка бегом направился к ним.
— Твое дело, — раздумчиво сказал ему в спину пилот. — Внутренний голос… Хм.
И еще раз посмотрел на Сашку, который, жестикулируя, разговаривал о чем-то с кожаными пилотами и низкорослыми жителями тайги у вертолета прославленной марки Ми-4.
III. Возвращение к исходному
В железном грохочущем брюхе вертолета лежали ящики с продуктами. У одной стенки примостилась оранжевая бочка — дополнительный бензобак для длительных рейсов, связка новеньких, в масле охотничьих карабинов калибра 8,2. Сашка был единственным пассажиром в этом мире грохота и таежного снаряжения.
Он выглянул в иллюминатор. Обдутые ветром горные хребты уходили куда-то за тысячи километров. Между хребтами сверкали извивы безлюдных рек. По долинам растекались рыжие россыпи лиственничной тайги. И совсем рядом проплывали черные камни безжизненных горных вершин.
— Луна! — сказал сам себе Сашка. — Луна!
Он сгорбился на сиденье и закурил. И тотчас на лесенке из кабины показались стоптанные ботинки, потом ноги, потом кожаный зад бортмеханика. Бортмеханик нагнулся и погрозил Сашке. Кивнул на оранжевый бензобак. Сашка убрал сигарету. Бортмеханик сошел вниз. У него были оттопыренные уши, веснушчатая физиономия и прищур глаз как у доброго ястреба. Оскальзываясь на рубчатом железном полу, он подошел к Сашке. Сел рядом.
— Такие дела! — для начала сказал он и прицельно покосился на Сашку. Но Сашка лишь улыбнулся в ответ. Бортмеханик понял, что с этим парнем не выйдет словесной дуэли, любимого бортмеханикового занятия.
— Тебя как зовут?
— Сашка.
— Витя. Витя Ципер, авиационный циркач.
— Почему циркач?
— Когда я на борту, летательный аппарат обязательно падает. На взлете, в полете или при посадке, — доверительно пояснял Ципер. — От меня все экипажи уже отказались, кроме… — Ципер кивнул в сторону пилотской кабины. — Такая судьба. И представь — без моей вины. Давно из Европы?
— Два месяца.
— Медленно движешь! Журналист?
— Географ.
— Уже легче. Сапсегай журналистов… обожди…
Витя Ципер в два прыжка кинулся к входу в кабину.
В ровный грохот стали врываться перебои, и вдруг наступила оглушительная тишина. Вертолет с безмолвно раскручивающимся винтом провалился вниз.
Нескончаемо долго продолжалось это падение. Потом вдруг мотор снова заработал, и вертолет стал набирать высоту.
Вернулся Ципер.
— Вот видишь? — сказал он и внимательно посмотрел на Сашку.
— Интересные у тебя шутки, — сказал Сашка.
— Вода в бензопровод попала. Слышишь?
Сашка прислушался, но, кроме моторного грохота, ничего не мог разобрать. Он отрицательно покачал головой.
— Командир на четырех языках кроет бензозаправщиков. Такие дела. И тебя кроет. Во дает!
— Меня-то за что?
— За крюк. Нам же в другую бригаду надо. А Инна его упросила. Ты давно ее знаешь?
— Давно.
Он стоял тогда около самолета, решая, лететь ему или оставаться. Пассажиры поднимались по трапу. Захлопнулась дверца. Закрутились винты.
— А вы почему остались?
Сашка оглянулся. Девушка в плащике стояла сзади него и тщетно пыталась прихлопнуть юбку, взметенную вихрем от винтов самолета.
— А почему не остаться?
— У нас никто никогда не сходит. — Девушка подняла к Сашке лицо. Круглое миловидное с серыми спокойными глазами. — Здесь фактория, посадочная полоса и медпункт. Я фельдшер при этом медпункте.
Сашка огляделся. Деревянное здание аэропорта. Повисшая полосатая «кишка» на шесте. Убегающий к горизонту пойменный лес. На горизонте неизвестный хребет.
Коричневые таежные люди сели в вертолет. Закрутился винт, и вертолет медленно пошел вверх. Стало окончательно пусто.
— И когда же я улечу?
— Почтовый приходит раз в месяц. Он позавчера был. Иногда заходят случайные.
— Значит, застрял?
— Вы не жалейте, — сказала девушка. — У нас хорошо. Тихо.
— А жить?
— С этим здесь трудно. У меня комната при медпункте пустая. Зовут меня Инна. Я и сын, так и живем.
— Просто Саша. Саша Ивакин.
Взгляды их встретились. Она отвела глаза.