Через триста лет после радуги (Сборник)
Шрифт:
Сашка сел рядом.
— Это хорошо, что ты не взял ничего, — заметил старик.
— Почему думаешь, что не взял?
— Узнал по шагу.
Сашка молчал.
— На том месте, где погиб первый, большая топь. Надо спешить туда, пока она не раскисла. И там я покажу тебе птицу.
— Пойдем? — тихо сказал Сашка.
— Кочуем, — поправил старик, но не двинулся с места, все так же блаженно грел на солнце лицо.
— Якутский алмаз, — пробормотал Сашка. — Надо же так.
— Скоро умру, — думая о своем, вслух подытожил Сапсегай. — Солнцу радуюсь, значит, скоро умру.
Он вынул из-за пазухи два деревянных диска, скрепленных ремешком.
— Сделал, пока тебя ждал.
— Что это?
— Очки для весны. Чтобы не болели глаза.
— Как носить?
— Там дырочки. Величиной с иголку. Маленько видно.
— Я и так ничего не вижу.
— Легче будет учиться, — сказал старик. — Я знаю, что ты учишься быть слепым, — хитро улыбнулся он. И неожиданно заключил: — Из тебя мог бы получиться эвенк.
— Спасибо. Лучшего мне не говорил никто. Даже когда был чемпионом.
— Все! — остановился старик. — Теперь я показал тебе все.
Плоская равнина с крохотными лиственницами, редкими пятнами снега лежала перед ними. Горизонт сливался с однообразно серым небом. Это было то, что когда-то Джек Лондон образно и точно назвал «страной маленьких палок».
— Как ты нашел место? — спросил Сашка.
— Я эвенк. Мне надо пройти один раз, чтобы потом вернуться точно.
Рядом с ними в обрамлении кустиков ивняка была голая заплывшая площадка. Ослизлый кусок льда выглядывал из-под бурой расплывающейся на солнце жижи.
— Он сильно кричал, — сказал старик.
— Раскопать бы. Похоронить как следует. Впрочем, глупости. Надо памятник сделать.
— Ничего не трогай, Саша. Он хорошо лежит.
Они вышли на берег речки. Лед был синий.
— Смотри! — показал Сашка.
В кустарнике стояли два ветхих деревянных креста.
— Давние люди, — сказал Сапсегай. — Сколько помню, они такие стоят. Там в лесу церковь есть. Дома были, сгорели, однако. Давно, дед мой плохо помнил.
Сашка коротким ломиком бил яму во льду. Залитая весенним солнцем равнина лежала кругом. Дремотно курился дым возле яранги..
— Замечательный ледник, — похвалила Ольга, заглянув в яму.
— А ты не хотела! Тут целое стадо заморозить можно. Представляешь: жара, а ты строганину жуешь.
— Очень вкусно, — засмеялась Ольга.
Сашка вытер пот, согнулся и, яростно выдыхая, бил и бил ломиком лед. Осколки врезались в лицо. Сашка снял кухлянку и остался в одной мятой грязной ковбойке.
— У тебя лицо красное-красное, — заметила Ольга.
Сашка не ответил и все колотил лед. Ольга ушла.
Сашка разогнулся, и вдруг тундра закачалась, поплыла перед ним, он оперся о край ямы, рука скользнула, Сашка упал, встал и широко раскрытыми глазами стал смотреть кругом.
— Са-а-ша! — раздался отчаянный детский крик. — Дядя Саша!
Девчонка со всех ног бежала по желтой тундре: короткое платьишко, меховые штаны и смешные ботинки с загнутыми носками.
— Дядя Саша! Птицы! Птицы же! Они! Ой, какие! К вам, к вам.
— Не вижу! — тихо сказал Сашка. — Не вижу… Совсем..
Розовые чайки с тихими криками покружились над ним.
— Не вижу! — крикнул Сашка.
Птицы взметнулись и в порхающем полете направились прочь.
— Не вижу! — Сашка бил кулаком о лед; по лицу, смешиваясь с потом и грязью, текли слезы.
— Они здесь, — говорила девчонка. — Вот прямо.
— Розовые?
— Очень!
— Красивые?
— Очень! — Девчонка в замызганном платье и смешных ботинках с загнутыми носками смотрела на землю. — Очень красивые. И все кружат, кружат;
— Хорошо, — сказал Помьяе. — Я буду бежать быстро. Семьдесят километров. Завтра вечером буду у моря. Потом на полярной станции. Сразу радио. Сразу вертолет. Я буду бежать быстро.
Помьяе зашнуровал легкие пастушьи олочи. Немного попрыгал. Скинул кухлянку, остался только в узких кожаных брюках. Ольга протянула ему белую камлейку — ситцевую штормовку с капюшоном.
— Так хорошо. — Помьяе натянул камлейку. Коричневый, черноволосый, он застенчиво подошел к Сашке, который сидел на оленьей шкуре.
— Возьми пожевать, — посоветовал Сашка. — И не спеши. У меня ничего не болит.
Помьяе поднял свою неизменную палку и вышел. В белой камлейке легко, точно в полете, он плыл над тундрой. Руки, закинутые на палку, белели, как чаячьи крылья.
А Сашка Ивакин сидел, прислонившись к стенке яранги. Он был в расстегнутой на груди ковбойке, загорелый и подсохший от подвижной оленеводческой жизни. На коричневом лице странно выделялись, светлели глаза, и неожиданно стали видны тонкие складки в углах рта и морщины вокруг глаз.
В ярангу вошел Сапсегай.
— Убежал Помьяе. Хорошо убежал. Как олень.
— Вот и все, Сапсегай, — сказал Сашка. — Вот и конец маршрута.
— Нет, — не согласился Сапсегай, — начало.
— Какое, к чертям, начало?
— Следующий переход начинается там, где кончился первый. Разве не так?
Сашка ничего не ответил.
Сапсегай с кряхтением опустился на землю.
— Уставать стал. Раньше совсем не уставал. Все бегал и бегал. Как Помьяе, я бегал… Немножко лучше, — подумав, добавил он.