Через все преграды
Шрифт:
— Хорошо. Иди узнай, как там баня.
Тимофей с Никитой перелезли через ограду соседнего двора и наискось, огородами, побежали к озеру.
— Здравствуйте, здравствуйте, лесные жители! — с теплой приветливой улыбкой обратилась Надежда Яковлевна к подходившим друзьям. — Все живы, никто больше не слег?
Ребята поздоровались, как со старой знакомой.
— Как Наташа? — первой спросила Инна.
— Теперь уже ничего, опасность миновала, только бы никаких осложнений не было.
Разговаривая,
Наташа лежала в горнице на детской кроватке с металлической сеткой. Возле нее сидела маленькая старушка со сморщенным носом и красными припухшими веками — мать Надежды Яковлевны. Больная девочка еще дышала тяжело и часто, губы, ярко алевшие на бледном лице, вздрагивали в такт дыханию. Ребят она узнала сразу. Печальные, потухшие глазенки вдруг слабо заискрились, и девочка привычно протянула к подошедшим свои худенькие, прозрачные ручки. Инна и Вера со слезами бросились целовать их.
Старушка, без надобности поправлявшая цветное одеяло, тоже всхлипнула.
— Горькая моя… сиротинка, — приговаривала она, вытирая слезы и сморкаясь в передник, — спаси тебя и помилуй… Где-то вот и мои внучатки, может, также маются. Во Львове перед войной жили.
Прибежал Тимофей и доложил, одерживая голос:
— Все в порядке, Надежда Яковлевна, баня почти готова. Нам можно идти.
— Только не угорите там. — Учительница достала из комода заранее припасенное белье и протянула сверток Сергею. — Тут все для вас двоих. Кормить буду потом, когда вымоетесь.
— А можно, я их к нам уведу? — попросил Тимофей. — У нас огурцы соленые есть и молоко.
Надежда Яковлевна неопределенно махнула рукой, что можно было понять как угодно: и «да», и «нет», и «тише». Но ребята, конечно, поняли этот жест как согласие.
На дворе их ждал Никита. Подростки огородами двинулись к небольшой закопченной баньке, дымившейся под горкой у самого озера.
В предбаннике, или — как здесь называли — примыльнике, пришлось подождать. В бане что-то шипело, ворчало, глухо рокотало: потом из дверей выскочил парнишка с красным, словно ошпаренным, лицом и заплаканными глазами. Он откашлялся, вытер рукавом пот со лба и щек, хлебнул свежего воздуха и улыбнулся:
— Сейчас будет готова!
Через минуту он протащил на улицу целую лопату горящих головней, сеющих искры.
— В озеро брось!! — крикнул ему вдогонку Тимофей, снимая пиджак.
— Знаю, не первый раз!
Тимофей плеснул на раскаленные каменья печи ковш воды. Из двери вырвались синеватые клубы пара, смешанные с дымом.
— Пор-рядочек! — засмеялся мальчуган. — Постарался Гришка.
— Жарко? — спросил Никита, стаскивая сапоги. — Спасу нет!
— Хо-ро-шо! Поддай, чтобы волосья на голове трещали!
Сергей и Илья нарочно замешкались
После бани, поручив Никите сбегать к учительнице и сказать, чтобы шли мыться девочки, Тимофей потащил Сергея с Ильей к себе.
Жил он с матерью и сестрой в колхозной конторе, потому что их дом сожгли гитлеровцы еще в первые дни оккупации. Впрочем, колхозная контора ничем не отличалась от обыкновенной крестьянской избы, только окна были побольше да вместо русской печи стояла «железка».
— Мамка с поля не приходила? — спросил Тимофей у девятилетней сестренки, игравшей с подружкой у окна.
— Не. Сказала — до вечера не придет. — Девочка диковато и недружелюбно оглядела незнакомцев. — Еще мамка сказала, чтобы ты дров нарубил, а не бегал…
— Ладно, помалкивай, без тебя знаю. Иди на улицу играть.
— А что твоя мать на поле делает? — поинтересовался у него Сергей.
— Сегодня наши картошку колхозную роют.
— Зачем? Немцы же все равно отберут?
Тимофей загадочно усмехнулся.
— Не отберут. У нас колхоз дружный, фрицы шиш получат! Мы половину хлеба с поля потихоньку убрали, а они рылись, рылись и ничего не нашли. Только зря дядю Андрея и деда Леона замучили, гады, допытаться хотели.
Он достал из стенного шкафчика крынку молока, глиняную банку с солеными огурцами и, нарезав хлеба, усадил гостей за стол.
Кое-что о них Тимофей уже знал от Надежды Яковлевны. Но ему хотелось знать больше. Не забывая подливать молока в стаканы, он принялся расспрашивать.
Илье очень хотелось порассказать, однако, помня наказ Федора Ивановича, он только многозначительно переглядывался с Сергеем и сдержанно говорил:
— Это — военная тайна, не имеем права выдавать.
— Чего вы боитесь? — немного обиделся Тимофей. — У нас в деревне — ни одного предателя. Да и не скажу я никому.
— Все равно…
— Не верите мне?
— Не верили бы — не пошли, — значительно сдвигая брови, сказал Сергей. — Не в этом дело… Приказ нам такой дан — никому ни слова!
— От кого?
— От капитана.
— Взаправдашнего капитана? — недоверчиво удивился Тимофей.
— Конечно. Война — не игрушки.
— Так что, у вас — отряд или как?..
— Самый настоящий.
— И оружие есть?
— Еще бы! — вырвалось у Ильи, но он тут же поперхнулся молоком и раскашлялся.
Глаза Тимофея заблестели.
— Ух, вот бы нам! Принесите хоть посмотреть. Ну что вам стоит?.. Потихоньку. Никто не узнает!