Через все преграды
Шрифт:
— Это зачем?
— К вам.
— Меня здесь не будет.
— Не будет! А куда вы?
— Это теперь для вас не имеет значения, — произнес капитан, делая вид, что продолжает сердиться.
Но мальчуганы, всерьез обеспокоенные его словами, мигом забыв оскорбленное самолюбие, вскочили на нары и принялись его тормошить.
— Федор Иванович! Что вы на самом деле! — воскликнул Илья. — Шуток не понимаете!
— Неужели не скажете, куда пойдете? — приставал с другой стороны Сергей. — Вы же сами
Беляев сказал, что завтра он уходит к партизанам.
— Ни-ни-ни! — остановил он ребят, у которых при этом известии загорелись глаза. — И думать забудьте! С собой не возьму.
Несмотря на отчаянные мольбы и клятвы подростков, капитан категорически отказался вести с ними разговор на эту тему. Не сказал ни слова он и о том, как можно будет его найти в случае необходимости.
— Я к вам часто наведываться буду, — пообещал он.
— А вдруг — немцы? А вдруг мы какие-нибудь секретные-пресекретные сведения узнаем, тогда как? — настойчиво домогался Илья.
— Надежде Яковлевне расскажете.
Утром, когда стали готовиться в путь, Сергей намекнул, что неплохо было бы имевшийся у них лишний револьвер подарить Тимофею, как вожатому пионерского отряда.
Выслушав его, капитан неопределенно откашлялся:
— Это так, — сказал он, помолчав. — Но дело в том, что вам придется самим сейчас сдать мне все оружие.
— Как?.. И пистолеты?
— И пистолеты!
— Как же мы тогда? — пробормотал Илья.
Федор Иванович ласково обнял их за плечи.
— Эх, хлопцы, хлопцы! — тихо и проникновенно произнес он. — Если хотите знать, мне даже… стыдно брать у вас это оружие: оно ваше по праву. Оно вырвано вами у врага! Но ничего не поделаешь, сами знаете, какое сейчас серьезное время: гитлеровцы подходят к Москве! Долг наш здесь, в тылу врага, изо всех сил помогать Красной Армии. Каждая добытая нами винтовка, автомат, пистолет должны стрелять по врагу. Понимаете — не лежать, а стрелять! Уничтожать проклятых захватчиков!
— А разве мы сами не можем стрелять? Не можем уничтожать? — воскликнул Сергей.
— Сейчас зима на носу. Морозы начнутся, снегу навалит по пояс, попробуй тогда побегать по лесам! Жуткая вещь! В такое время только очень сильные люди могут действовать. Я даже боюсь, как бы меня самого оттуда, — он качнул головой куда-то в сторону, — назад не турнули.
— Ну да, вас-то? — недоверчиво покосился на него Илья.
— А что, очень свободно! Иду и боюсь. Зачем, скажут, нам колченогие?
В тот же день поникшие ребята распрощались с капитаном на опушке леса.
— Ничего, — хриплым голосом утешал Сергей приятеля, вытирая слезы. — Федор Иванович от нас не уйдет, он не такой, не бросит. А оружие мы себе еще
Листовки
Октябрь подходил к концу. Это было тревожное время, пожалуй, самое тревожное за всю войну. Враг подошел к стенам Москвы и Ленинграда. Гитлеровцы оглушительно звонили на весь мир, что падение столицы Советского Союза — дело ближайших дней, что Советское государство перестанет существовать. Среди населения оккупированных областей распускались самые невероятные слухи.
Из Шаталовки, где немцы вели большие работы по расчистке леса и строительству аэродрома, сбежали два березовских колхозника, дней десять назад мобилизованные гитлеровцами на работу.
— Ой, что говорят, что говорят! — испуганно рассказывал Никита собравшимся в штабе ребятам, и косые глаза его беспокойно бегали по лицам товарищей. — Будто немцы изобрели для своих солдат такие рубашки стальные, что их никакая пуля не берет. Говорят, что в Москве и Ленинграде фрицы!!
— Врут! — резко перебил его Сергей, дежуривший в этот день.
— А я разве что?.. — обиделся Никита. — Я только передаю. Это дядя Лаврентий с Максимом сейчас женщинам рассказывали.
— А они откуда знают?
— Говорят, в немецкой газете напечатано.
— Нашли чему верить! — презрительно сказал Сергей. — Когда мы еще в Латвии были, фашисты хвастались, что Вязьму взяли, а никакой они тогда Вязьмы и не брали вовсе. Так и теперь.
— Верь — не верь, а они наступают. Лаврентий говорил…
— Болтун ваш Лаврентий! — с сердцем выкрикнул Сережа, который терпеть не мог, когда кто-нибудь заводил разговор о неудачах наших войск на фронте. — Он, наверно, сам за фашистов!
— Чего городишь? — насупился Тимофей. — Ты его не знаешь даже. Он у нас в колхозе самолучшим конюхом был. У него два сына в Красной Армии.
— И пусть! Все равно, Федор Иванович говорил: кто фашистские слухи распускает, тот с ними заодно.
— Он и не распускает…
— Нет, распускает, раз говорит, что наших всех побили!
— А может, у немцев на самом деле стальные рубашки?
— Чепуха! Бронебойная пуля танк пробивает, а не то что рубашку какую-то.
— Пошли к Надежде Яковлевне, — предложил Никита, особенно запальчиво споривший с Сергеем, — пусть объяснит. Она не хуже вашего Федора Ивановича во всех делах разбирается.
Учительницу ребята нашли на колхозном огороде, среди женщин, убиравших капусту. Выслушав Никиту, она спросила у него:
— А ты сам веришь, что у немцев есть такие рубашки?
— Не знаю, — смутясь, ответил Никита. — Но ведь правда же, дядя Лаврентий — свой? А Сергей говорит, что он за фрицев! — попробовал он несколько изменить тему разговора.