Чернь и золото
Шрифт:
— Как же вы должны ненавидеть нас, — прошептала Чи.
— Вот уж не думал, что ты посмотришь на это такими глазами, — удивленно оглянулся Ахей. — И пожалеешь о былой нашей славе.
Мотылек витками спускался к стене, где пестрели сложенные крылья других мотыльков. Ссадив пассажиров на карниз у подножия, он улетел выше, на свой насест.
— Трудновато мне будет передвигаться по вашему городу, — заметила Чи.
— Ты не единственный бескрылый гость Торна. Посетителей мы селим поближе к краю.
— Поближе к краю?
—
— Но как же без солнца?
— Темнота нам не помеха — как и тебе, — напомнил Ахей.
Внутри, в искусственном гроте, глазам Чи действительно открылись многочисленные изображения и надписи. Она рассматривала их, понимая в то же время, что ничего этого не должна была видеть.
— Я слышу музыку, — вырвалось у нее.
— Теперь шестой час. — Здесь, у себя дома, Ахей почему-то нервничал больше, чем во вражеском городе.
— Шестой час? — Где-то далеко стройные голоса пели хорал с неразборчивыми словами.
Ахей улыбнулся — впервые после того, как они вошли.
— Извини меня, я плохо справляюсь с обязанностями гида. Детский хор у нас возвещает о смене часов. Сейчас ты слышишь гимн шестому ночному часу. Лет в семь или восемь я сам его пел — до сих пор помню слова.
— Как красиво. — Пение в самом деле было очень красивым — и грустным, как все это место. — Но разве у вас нет часов? — Может, и нет, подумалось ей. Ни часов, ни каких-либо других механизмов.
— Конечно же, есть, — возразил Ахей. — Они работают на дождевой воде — но мы отмечаем время в разных целях, не только в практических. О прохождении ночи традиционно оповещают детские голоса.
— Но ведь сейчас большинство горожан должно спать? Хотя нет, что это я… Ночь для вас — время активности.
— Именно поэтому Провидцы нас скоро примут, — кивнул Ахей. — Хотелось бы получше подготовиться к встрече с ними, но они уже знают, с кем и для чего я прилетел в город, так что тянуть не приходится.
— Эти Провидцы… они ваши правители?
— Больше чем правители. Я — тоже в некотором роде ясновидящий — нахожусь в самом начале пути, а они не то что в конце — до конца никто не дошел, — но продвинулись так далеко, что мне не догнать. Им ведомо все: человеческий разум, тайны вселенной, наше Наследие и силы, которые движут миром. Нами правят не самые богатые, не самые сильные, не те, кто умеет красно говорить, но мудрейшие и ужаснейшие из всех. Будь осторожна, Чи: постарайся их не обидеть.
«Здорово же ты струхнул, — подумала Чи. — Интересно, что сделают эти Провидцы, если ты не сумеешь их убедить?» Не успела она об этом подумать, как часть ближней стены ушла вбок, поглотив целый век истории, и в проеме появился ном в длинном одеянии — старше Ахея, но непонятно, намного ли. При виде Чи его белесые глаза сузились.
— Так это правда… ты поддался соблазну.
— Не тебе судить, — резко ответил Ахей. — Я все объясню Провидцам.
— Они только того и хотят. Ступайте со мной, — сморщил нос незнакомец. — Оба.
Чи едва могла охватить взглядом зал, в который их привели. За истертыми ступенями амфитеатра уходили куда-то во мрак высокие стены. Вокруг, что ее удивило, горели лампы, излучая слабый голубой свет.
На каменных скамьях сидели несколько сотен номов — довольно большое собрание по жуканским меркам и просто громадное для этого замкнутого народа. Провидцами все они явно быть не могли, и одного от другого Чи нипочем бы не отличила. Повсюду те же серые лица, белые глаза, одинаковые мантии. Они перешептывались, и нетрудно было догадаться, что привлекло их внимание: тонкие пальцы указывали на пришелицу, на жуканку, и лица выражали неприязнь, столь же холодную, как свет их голубых ламп.
Снедавший Ахея страх передавался и Чи. Она почему-то предполагала, что все жители Торна будут похожи на Ахея и доктора Никрефоса, единственных знакомых ей номов. Сознавая, что жуканов они не любят, она допускала выкрики или грубые жесты с их стороны, но под этими ледяными взглядами чувствовала себя настоящей букашкой. Ей очень хотелось ухватиться за руку Ахея, но он был далеко от нее и сражался с собственными кошмарами.
«Когда-то, до революции, мы были их рабами, — думалось ей. — Трудились на них в поте лица — и они, как видно, этого не забыли». Для них она так и осталась рабыней, отпрыском нижней расы, пригодной лишь для работы или увеселения.
Их Наследие давило на Чи физически, делая ее той самой вещью, которой она в их понимании и была. Она обводила взглядом их беспощадные лица, ища хоть каплю сочувствия.
Они могли бы убить ее прямо здесь, не задумываясь.
Среди множества белых глаз ей неожиданно встретились нормальные, с радужкой и зрачками. Солдаты-мантиды в количестве четырех человек, охранявшие номов от вражеского вторжения в лице Чи, были настроены к ней ничуть не более дружественно. На них были светлые латы из металла и кожи, на голых руках щетинились шпоры, и у каждого, как у Тизамона, торчал из перчатки коготь. Для них-то и зажгли лампы — в случае соответствующего приказа они станут ее палачами. У мантидов хорошее зрение, но в темноте они ничего не видят.
То, что сама Чи обладала такой способностью, давало ей пусть слабую, но надежду.
В темном дверном проеме появилась еще одна группа — это, как сразу поняла Чи, и были Провидцы. Мантии с остроконечными капюшонами, скроенные не так, как все остальные, обтекали их как вода. Одни из них носили бледные диадемы, другие — шапочки, покрывавшие голову целиком. Чи при всем своем неумении определять возраст номов видела, что все они глубокие старцы. Морщины и седина, обычные даже у пятидесятилетних жуканов, здесь означали, что им уже лет по сто.