Черная бабочка (сборник)
Шрифт:
— Не дрыхни! — приказал он нищенке нервно и весело, переступил в сторону и дернул вверх ее подбородок.
— И не дрыхну, — возразила она, разлепляя веки, но тут же снова сомкнула их. По всему было видно, что она очень давно не спала. Спиртным от нее не пахло.
Мужик переместился, минуя Р., встал над парнем, схватился двумя руками за поперечину над собой, почти повис, а потом с силой, злобно, раза три грянул по поручню кулаком. Ногами — Р. заметила — он прижимал колени парня к сидению.
Р. встала и пересела на противоположную скамейку. Мужик тут же опустился рядом с парнем и стал его так и сяк обнимать: засунул руку ему за спину, потом обхватил за шею и стал бормотать прямо в ухо своей жертве.
Парень отбрехивался матом, с трудом собирая губы, а потом снова распуская их и повисая головой. Плох был малый. А мужик хлопотал, бормотал, буквально лоб в лоб со своим объектом.
То есть до парня доходило, что его лапают, и он сквозь туман отцеплял от себя чужие пальцы, произносил непослушными губами матерные слова, но тут же выпадал снова.
Рядом чутко спала нищенка, ловя звуки по соседству, видимо, она надеялась подцепить мужика, но сон брал свое. Эти двое спали, а мужик готовил себе жертву.
Он уже был во всем уверен, только терпел до поры. И на том как бы успокоился.
Действительно, куда бы несчастный ни потащился, этот пойдет за ним, изнасилует и придушит в первом же темном углу.
Смерть сквозила во всем его бешеном облике, желание скрутить, разорвать.
Он, видимо, чего-то еще и наглотался.
Но тут парень вдруг восстал, то есть собрался из последних сил, сбросил руку мужика, поднял себя и шагнул к дверям.
Мужик вскочил на свои раскоряченные ноги, оживился, протиснулся вперед и оказался первым, как бы руководя процессом выхода.
За ним, кивая и качаясь, зацепившись неверной рукой за поручень, изо всех сил держался парень.
Р. тоже надо было выходить — следующая была станция «Белорусская».
Р. встала за парнем.
Доехали, остановились.
Двери открылись.
— Выходишь? — спросил мужик, обернувшись.
— Выы-хаан-жу, — сказал парень и выругался.
Мужик шагнул на перрон, Р. тронулась за ним, причем обойдя парня.
Он-то остался, т. е. уступил Р. дорогу, находясь в своем полубессознательном состоянии, да еще и шагнул вбок и там и прислонился к стенке. Как спрятался.
Это был осмысленный ход, попытка защититься.
Р. поняла.
Молодец мальчишка. Пытается спастись.
Помочь ему нельзя. Никто бы не решился. Да и что делать? По громкой связи вызывать милицию? А что произошло, скажут.
Мужик уверенно пер вперед, потом остановился, что-то почуяв, обернулся и остановился. И почти ринулся обратно.
Р. находилась как раз между ним и его целью. Он лез напролом.
Глаза всегда служили Р. честно и самоотверженно, днем и ночью за компьютером, иногда за мольбертом, над блокнотом, они всегда были наготове. Сейчас Р., застрявши, поневоле загораживая мужику путь в вагон, смотрела на него этими своими глазками, совершенно не контролируя их выражения. Просто смотрела как могла.
Может быть, глаза глядели так вот, в упор, в последний раз в жизни, отчаянно расходуя всю свою силу.
Мужик на них как-то вроде бы напоролся и вдруг остановил свой обратный ход.
Иногда у Р. получалось затормозить чье-то опасное движение. Один однокурсник еще давно, на заре жизни, вдруг сказал в буфете: «У тебя бьющие глаза». Он погиб потом в чужом городе, один. Его было не спасти издалека.
Момент длился.
Как жалко было парнишку, который, беззащитный, стоял там, в дверях вагона, мелкий, бедный, беспамятный, тихий, бессловесный. Какой-то детдомовец.
Тут над перроном загремел командный голос, и поезд захлопнул свои двери.
Парень остался жив.
Мужик развернулся и попер к выходу.
Р. шла следом.
Слезы, постоянные слезы все последнее время — они вдруг высохли.
Р. обвела глазами метро.
Господи, какая же радость! Бедный мальчишка уже ехал домой. Не догоните, всё.
Поздняя толпа волоклась по вестибюлю.
Тот мужик мелькал далеко впереди, выделяясь своей буйной, хищной, распоясанной фигурой. Ринулся к вокзалу вверх, пешком полез по эскалатору.
Ну, там-то, на привокзальной площади, его встретят те, кого ему не хватает.
Это известное место.
Там его обиходят и бомжихи, и синие мужики, и вся тварь ночного вокзала. Туда он понесет свои воспаленные органы, свой сифилис, свои маховитые кулаки, свою злобу, свою жажду убийства, насилия, свое людоедство.
Там его наградят еще и триппером, вшами, туберкулезом, отоварят по буйной башке, узнают, за что и сколько он отсидел и когда его выпустили, он всем это расскажет в камере предварительного заключения, перед дракой.
Р. жила в таком доме, среди этих людей. В ее подъезде вечно пили, гуляли, вешались, веселились, заливали нижних соседей, орали на лестнице, гулко рубили топорами добычу из мусорных контейнеров (видимо, какие-то детали и трубки для сдачи в скупку цветных металлов), тут же справляли свои нужды наравне с собаками.
После размена квартиры она оказалась здесь вынужденно. Эти люди никогда не отвечали на ее «здравствуйте», будучи белой костью, коренными жителями.
Да и ладно.
А глаза Р., ее так называемые глазки, встретили опять темный ночной воздух, радостно прогулялись вдоль цветочного базара, по освещенным витринкам, увидели темные небеса с клочьями прозрачных облаков, были снова омыты слезами и защищены веками на обратном пути к дому, к подушке, где они наконец должны были отдохнуть за пеленой спасительного сна.