Черная часовня
Шрифт:
– Дальше будет «всё страньше и страньше» [76] . – Проницательные серые глаза детектива сияли. Я поняла, что ему, как и Ирен, нравится – нет, необходима – увлеченная аудитория, пусть даже состоящая из одного человека. – Дайте мне еще минуту, мисс Хаксли.
Пока он упражнялся, пытаясь запутать меня, я с удовольствием впитывала новую информацию, которую потом смогу передать Ирен. Я только надеялась, что мне удастся связать эти новые данные с репортажами в газетах и увидеть более полную картину произошедшего.
76
Реплика
– Главным свидетелем по этому делу является человек по имени Израэль Шварц, – продолжал рассказ Шерлок Холмс. – Ему повезло, что его не включили в список подозреваемых, но показания были настолько интригующими, что он избежал обычных наветов, ложащихся на плечи его соплеменников в Уайтчепеле. Через пятнадцать минут со времени последнего свидетельства он видел женщину, которую он потом опознал как Элизабет Страйд, разговаривающей с мужчиной на углу Бернер-стрит. Мужчина был возрастом около тридцати лет, ростом пять футов и пять дюймов, бледной кожей лица…
– Бледной! – воскликнула я.
– Именно! В первый раз встречается такое описание. Темные волосы, небольшие каштановые усы…
– Каштановые!
– Да. Круглолицый и широкоплечий. Он был одет в повсеместно распространенные темный жакет и брюки и носил кепку с козырьком. Он схватил женщину и потащил ее куда-то, но ей удалось вырваться, хотя при этом мужчина и толкнул ее на землю. Она вскрикнула пару раз, но негромко.
Сердце у меня колотилось. Я представила, как лежу на холодной сырой земле; дыхание прерывается от удара о мостовую, так что я могу лишь негромко скулить.
– Пока все это происходило, Шварц заметил человека, стоящего на противоположной стороне улицы. Пять футов одиннадцать дюймов…
– Просто гигант, – заметила я.
Шерлок Холмс нахмурился, недовольный тем, что я перебила его повествование. Ему, похоже, было необходимо пересказать этот инцидент, так как его разум, по всей видимости, прокручивал его снова и снова, как сцену из пьесы.
– Мужчина, толкнувший Элизабет Страйд на землю, крикнул: «Липски!» – высокому мужчине на противоположной стороне. Шварц решил, что тот предупреждает сообщника о его, Шварца, присутствии, и убежал. Но, по его словам, никто за ним не погнался.
– Ох. Звучит как приключенческий роман.
– Газеты подумали точно так же, – язвительно заметил Холмс. – Примите во внимание, что в то же самое время портовый рабочий по имени Джеймс Браун видел мужчину и женщину на Фэрклоу-стрит, рядом с Бернер-стрит. Мужчина прижал женщину к стене и стоял, склонившись над ней, с поднятым кулаком. Он был пяти футов и семи дюймов ростом, крепкого телосложения, одет в длинное темное пальто.
Через пятнадцать минут Браун доходит до своего дома и слышит крики: «Полиция!» и «Убивают!». В это же время Луис Дымшитц, еврей-ювелир из России, заметил, что его верная лошадка, которую он направил в один из дворов на Бернер-стрит, чего-то боится. Он увидел на земле кучу тряпья, пригляделся получше и понял, что перед ним. Тотчас же он поднял шум. Когда прибежали полицейские, тело было еще теплым.
Я вздрогнула:
– Помню, что читала об этом в газетах. Лошадка, наверное, почувствовала смерть, а ее хозяин был убежден, что убийца все еще находился на месте преступления,
– А свидетели – все равно что облака, заслоняющие собой луну. Их восприятие неустойчиво, поэтому и образ убийцы постоянно меняется. Это дело печально известно тем, что подозреваемых в нем куда больше, чем жертв. Полиция нашла слишком много людей, подходящих под все возможные описания убийцы. – На мгновение на лице сыщика будто бы отразились все мучения и разочарования лондонской полиции. Потом выражение его поменялось, и он посмотрел на меня с некоторой лукавинкой: – Этого будет достаточно, чтобы занять вас и ваш дневник на некоторое время. Хорошего вам дня, мисс Хаксли. Благодарю вас за крайне любопытный визит. Перечисление целого хора подозреваемых прояснило мои мысли. И разумеется, если вы все еще охотитесь за наиболее вероятным из невероятных кандидатов, прошу не забывать и о вашем покорном слуге – обо мне.
С этими словами он захлопнул дверь, оставив меня задыхаться от возмущения в коридоре.
Глава двадцать девятая
Заблудшая душа
Еще одна его страсть – необходимость постоянного перемещения, движения, цыганская любовь к бродяжничеству. Он хвастается тем, что совершил много великих переходов пешком – это за его-то недолгую жизнь. Даже в Париже он, бывает, иногда просто встает и уходит, чтобы бесцельно бродить часами, а то и днями. Кажется, он так же легко и бездумно мог бы ходить на протяжении месяцев и даже лет.
Из желтой тетради
Он покинул отель.
Я замечаю это, едва проснувшись.
Ему никогда не нравилось спать под лепными потолками.
Преисполнившись отчаяния, я бросаюсь в парижское утро.
Куда может податься волк в человечьей одежде?
Странно, что существо, столь великолепно оснащенное для жизни в примитивнейших условиях, может оказаться таким беззащитным в самом цивилизованном из городов.
Я знаю, что он беззащитен. Я чувствую это спинным мозгом.
Я удивляюсь себе: веду себя как мать-медведица, чей детеныш случайно выбрался из берлоги.
Я хожу, я ищу, я скрежещу зубами и взываю к небесам. Мой заблудший детеныш, такой сильный, такой слабый. Ничто не должно навредить ему.
Никогда и ни к кому не было у меня родительских чувств, отчего моя безумная паника кажется еще более нелепой.
Утренний Париж бурлил вокруг меня: консьержки подметали пороги и перебрасывались приветствиями с попрошайками и продавцами хлеба. Конные омнибусы, запрудившие улицы, то и дело останавливались, чтобы подобрать или высадить пассажиров.
Где? Где?
И вдруг я понимаю. Я разворачиваюсь и быстро шагаю к реке. Лишь одно место в Париже близко его расколотой на части душе. Лишь в одном месте соединяются святость и язычество, столь необходимые для его существования.
Шагая, я осознаю, что теперь мои мысли созвучны мыслям зверя. Теперь я не могу потерять его, потому что наконец понимаю его, наконец думаю – нет, чувствую – как он.
Чувство безграничной власти опьяняет, как абсент, как опиум. Как безумие.
Наконец я могу спустить зверя с поводка.