Черная графиня
Шрифт:
Звали ее Бореслава Яновна. Конечно, была из польских дворян и в свое время правильно рассудила: чем перебиваться с хлеба на воду (а иногда – одну воду) в своей шляхетской гордости в разваленной халупе где-нибудь в Оршанском повете, лучше быть хозяйкой сети московских, да и не только, аптек. И доход стабильный, ведь каждый рано или поздно, да какой-нито порошок купит.
И к Маркелу Авраамовичу попривыкнуть можно. Во-первых, отчество – Аврамий, так что он по родословной понятен. Из староверов, вероятно. И, что важно, не злоупотребляет. Так что попривыкла и даже – уж откроем
Маркел называл ее Слава, а ежели поскрести, то вдруг она окажется вовсе и не Яновна, а Яковлевна, например. Но это в доме не обсуждается. И так жить возможно, и не очень плохо. Поэтому Бореслава окаянной Аглашке, прислуге по кухне, дала строгие указания, как, что и когда подать. Да сидеть безвылазно на кухне, не мелькать и не мельтешить.
Как Маркел крикнет, тотчас посуду убрать и кофий с ликером в кабинет.
Ох, видела, видела хозяйка, бес играет в глазах, бровях, губах да и в самой заднице у этой оглашенной Аглашки. Не дай Бог, Маркел сломится, но пока, тьфу-тьфу, держится.
Вообще, люди-то давние знакомцы. Солидные. И все придут без жен. Значит, и волнение – напрасное. Нет, нет, она в своем Маркеле вполне уверена, но!.. Жизнь такая, что только оглядывайся. Либо хитровец сумку вырвет, или революционер, не к ночи упомянут, пообещает дом спалить или прислугу в революцию втянуть. Жизнь идет не больно спокойная.
Тем не менее Аглае все было сказано. От «Кюба» привезут горячее. Ну там уху стерляжью да гороховый суп по-итальянски. Только в Сицилии его и делают.
А холодные и вторые блюда с Тверской, со «Славянского базара». Конечно, оливье этот французский, да винегрет чухонский, да бок индейки. Икра заказана только черная, не зернистая, а паюсная. Ее Фемистокл под водочку рябиновую потребляет немерено.
Так что Бореслава Яновна уезжала со спокойной совестью и чувством выполненного всего, что и должна была выполнить дисциплинированная жена, мужа не только уважающая, но и питающая иные чувства.
Была Бореслава спокойна. Почти!
Гости решили сходиться не к вечеру, а днем, этак часа в два.
Сделать легкий перекус, а уж к вечеру можно и порешать, куда и к каким мамзелькам возможно направляться.
Но это мы почти что шутим. Наши герои в этот день про мамзелек не думали.
Отобедавши и хлопнув все по очереди Аглашку по заднице, отправились наши гости в кабинет. С кофием, ликерами и сигарами. Которые они не курили совершенно и запах не переносили. Но что делать, мода, мода. Куда от нее. Вот и приходится костюм шить у этого Мово, пропахивать сигарами и – оглядываться. Да, да, мы уже отмечали, что времена наступали коварные.
Но отобедали, выпив положенное. Произнесли имениннику традиционные теплые слова.
Затем перешли в библиотеку, расположились в креслах. Аглая принесла кофий, когда на нее хозяин цыкнул, мол, чё к гостям норовишь да норовишь. Эх, забыл, видно, хозяин, когда в молодости не только колбы бурлили в аптеках. Еще и кровь гуляла!
Конечно, между кофием и ликерами обсуждали. Сплетничали помаленьку. Мужики до сплетен горазды почище женского полу.
Коснулись, конечно, актерок. А от театров сразу перешли к товариществу «Алексеевых». Оно работало по хлопку и шерсти, да по коневодству были почти что первые.
– А помнишь, Мистокл, как тебя этот «артист» Костя Станиславский раскрутил? – спросил Маркел.
– Дак как не помнить.
– А ты, кстати, больницу так и построил, это фактически ему памятник.
– Да я не жалею. Все лучше, чем с Хлыновым прогулять, – буркнул Фемистокл Иванович.
Все стали смеяться. Пришлось уж который раз рассказать Фоме и Маркелу, как он с Хлыновым [6] устраивали кутежи. Вошли они не только в московские ведомости. Ихние супруги, особенно Фемистокла Ивановича весьма крутая Мария Федоровна, устроили обоим «Куликовскую битву» с «Мамаевым побоищем».
6
Хлынов Михаил Алексеевич – купец, меценат, имел собственный дом в Хлудовском переулке, нынче – Хомутовский тупик.
– Да все начиналось-то культурно, – начал Фемистокл. Видно, ему самому были эти воспоминания приятны. Вернее, просто, мол, вот какие мы парни были, вон как Москва гуляла. Не то что сейчас, с сигарой вонючей да ликером непонятным.
– Ну-с, значит, встретил я Михаила Алексеевича Хлынова утречком. Еще молодой был, взяли шипучки [7] пару. Гляжу, мать честная. Он при мундире военном да с шарфом, и сабля в ногах путается. Оказалось, он с Балкан вернулся, где на стороне сербов турок воевал.
7
Шипучка – шампанское.
Конечно, взяли мы хороший выезд и махнули в Петровский парк, в известный всем нам ресторан «Стрельна». Вот так загул и пошел. Его друзья кричали, что только стараниями Миши уцелел сербский народ.
Кончилось все под утро, когда цыгане нам начали фейерверки устраивать, а Мишка шашкой все зеркала ликвидировал, да и декоративным пальмам досталось. В том смысле, что он их порубил, поясняя, как в ближнем бою надо с мамлюком обходиться. Я – не отставал. Только вместо шашки у меня оказалась хорошая дубовая ножка от стула.
Миша кричал мне, чтоб я тыл прикрывал и производит он меня в подполковники.
Так мы до утра рубились, правда, с перерывами на бивуачные посиделки. Помню, цыганки пели романцы и все предлагали мне записаться в табор. Я соглашался, но только с мануфактурой. Цыгане объясняли, что фабрику в поле поставить нельзя. И целовались. Выпито было всеми немерено. Зеркал не стало совершенно, и пальмы исчезли тоже. Видно, на самом деле Мишка Хлынов был рубакой изрядным.
Ну, утром, как водится, стали считать «раны». Вот тут я понял на всю жизнь, что такое – купеческая школа. Как сейчас помню: я в зале у Хлынова, почему-то в рубашке без рукава.