Черная графиня
Шрифт:
– Маркел, помоги, очень больно. А-а-а-а. – И она опустилась на ковер кабинета. Из руки кровь текла сильно.
Маркел мигом преобразился.
– Пахомыч, кушак живо. Фома, возьми Лизу, посади в кресло. Осторожно! Пахомыч! Бери выездную и гони в Аптекарский. В моей аптеке на втором этаже, ты знаешь, Генрих Саймс, лекарь. Бери его с саквояжем и ко мне, наметом. Выездная двоих выдержит. Пошееел! – рявкнул Маркел, и Пахомыч исчез, радостно крикнув:
– Рад стараться, ваше…
Видно, почувствовала что-то старая боевая лошадь.
Дальше кушаком перетянули руку. Кровь остановили. Но девушка, уж теперь
– Давай, Иваныч, пойди в буфетную, возьми там икры да белой.
Фемистокл Иванович понимал – не до расспросов. Или политесов.
Маркел заставил девушку выпить большой фужер водки. Дал пососать ломтик паюсной. Еще свежая, только неделю назад из Астрахани привезли.
Девушка неожиданно стала засыпать, все время шептала: «Больно, больно». И вдруг вскрикнула:
– Мон дьё, что я с собой сделала. Я ведь была полная парфетка [9] . Что я скажу Марте [10] .
В это время вошел Саймс, врач, провизор, служащий Маркела Авраамовича.
Как и Маркел, он начал действовать быстро. Попросил помочь положить девушку на обеденный стол в зале для приемов. И, естественно, посторонних удалиться. Вот так наши гости покинули гостеприимный дом аптекаря Маркела.
– Господа, видите, не до церемоний. Все объясню. Но пока лучше не спрашивайте. А чтоб не томились, открою немного занавес, да вы и без меня знаете: это графиня Миттрах Елизавета Николаевна. Все, все, друзья. Завтра увидимся и расскажу вам многое.
9
Парфетка – parfaite (фр.) – совершенная. Соблюдающая правила и хорошие манеры, смолянка.
10
Марта – призрак в Смольном.
Гости ушли, а доктор Саймс продолжал «работать» над телом Елизаветы Николаевны. Графини, напоминаем, Миттрах.
Когда срезали прилипшее платье, оказалось, почти все тело иссечено мелкими осколками стекла.
Доктор принял единственно верное решение:
– Маркел Абрамович, даму нужно и желательно скорее в больничные условия. Мне предстоит удалить ей кисть почти полностью, да видите, тело нужно вычистить. У вас есть палаты для неизлечимо больных в Сокольниках. Дайте команду, туда мы ее поместим. Ежели вы считаете, все сделаем в приватном порядке, только мне этот случай непонятен. А знать, Маркел Абрамович, нужно. Для излечения девицы.
– Хорошо, сейчас дам команду. Семен, а Семен Никанорыч, быстренько сюда.
Семен появился, как ждал. Вообще, еще раз отметим, аптечное дело требует и выучки, и дисциплины, и быстрого соображения. Часто бывает – раскачиваться некогда. Коли что на улице случится: драка, или нападение ножевое, или флюс со щекой, или колики да поносы – весь люд мчится в аптеку. Иных скорых медвспомоществований пока не было.
Генрих Саймс, или Генрих Иванович, немец из-под Кёнигсберга, где и прошел хорошую школу эскулапа, был приглашен Маркелом давно. Когда Маркел задумал организовать в Сокольниках палаты для тяжелобольных женщин.
Вот туда и отправили пострадавшую графиню. Все делалось без огласки и обсуждений. Уж как кухарку Аглаю распирало, уж как мучило. Еще бы – в зале тело голое, да красавицы, да хозяин отдает приказы, как будто на Шипке, эх, ах, вот что рассказать-то будет. Или подружке Саше, или мадам Ирине, или даже аристократической Авдотье Саввишне, что с собачкой тротуары на Старой Басманной пачкает. Хотя оне, тротуары, и до мадам уже были запачканы.
Но! Пахомыч на Аглаю глянул только раз и тихонько рявкнул:
– Будешь ерзать – утоплю в Яузе.
И что вы думаете, ить утопит, мерзавец и убивец. Но часто он бывает добрым. В общем – лучше молчать, пока молчится.
Таким образом, в палатах лечебных в Сокольниках было срочно освобождено два помещения. Для проживания больной, вернее, пострадавшей дамы, и маленькая операционная, вроде как фельдшерский пункт.
Ну-с, процесс пошел.
Не будем рассказывать подробности. Они понятны.
Пациентка была усыплена хлороформом.
Генрих Иванович при ассистенте Николае Мясникове произвел частичную, но на 80 %, ампутацию левой кисти.
Медсестра Ольга тем временем выбирала из тела осколки стекла, обрабатывала йодом. А осколки аккуратно складывала в кювету по приказу доктора Генриха Ивановича. Который, кстати, в этой лечебнице был почитаем всеми, но особенно младшим сестринским персоналом.
Все было закончено. Теперь – только бы проснулась. После наркоза.
Конечно, графине Елизавете нужно было время, чтобы понять, где она, что с ней и почему так больно. Тело, особенно ноги, жжет немилосердно, а уж про левую кисть и говорить нечего.
Тут состоялась беседа Генриха Ивановича и девицы Елизаветы.
– Ну-с, голубушка, здравствуйте. Давайте знакомиться. Я ваш врач Генрих Иванович. Вы в клинике господина Куперника, Маркела Абрамовича, что в Сокольниках.
– Я знаю вас, доктор.
– Нет-нет, уважаемая, пока не знаете, но вот теперь мы уже практически знакомы. И, как говорят немцы, готт мит унс [11] .
– Да нет, я с вами, доктор, знакома. Когда я умерла, вы были со мной. Но недолго. Затем, – Лиза помолчала немного, – какой-то сиреневый туман, и вы ушли. Вот я вас снова вижу, значит, я еще мертвая. Со мной это уже было, когда меня и моего Ванечку хотели повесить. – И она неожиданно заплакала.
11
Готт мит унс – Бог с нами (нем.).
«Бред, конечно, после хлороформа. Но пройдет», – подумал Саймс. Он велел дать больной немного валериановых капель, положить грелку к ногам и снотворные порошки. Пусть поспит.
Сутки прошли хорошо. Саймс, по настоятельной просьбе Маркела, из клиники не отлучался, к больной были приставлены две сиделки, тихие монахини из Святоспасского подворья. Да и сестричка Ольга заходила. Меняла многочисленные марлечки на порезах и тихонько поглядывала на культю левой руки.
По общепринятому медэтикету ампутированному о его потере или беде сразу после наркоза не говорили. Это все потом, потом.