Черная хроника Арды
Шрифт:
(Седьмой Назгул)
Они так нежно и изыскано звенят, эти маленькие колокольчики в хрупких ажурных беседках. Утро -перламутровое, неопределенное. Каждый миг мимолетен и неповторим, и вся жизнь такова -- миги, мгновения, каждое -единственное. Эта мимолетность, манящая печаль неопределенности и изменчивости -- во всем. И девушки в ярких платьях, что идут за водой к источнику -- иные каждую минуту. Странно, как при этой изменчивости вещь остается самой собой? Суть? Что есть суть? Все меняется, все хрупко и изыскано, нежно и зыбко. Одно повторяется -- эти проклятые видения. Каждую ночь новолуния -- всегда, неизбежно и страшно. И это с детства. Непонятно и страшно. Здесь такого нет. Здесь -гармония даже в смерти. Печаль неизбежности, но не ужас. Но ночью -- не смерть. Жизнь, но страшнее смерти. И он ее видит.
Страшно жить двойной жизнью. Днем еще как-то можно отогнать мысли. Поэтому -- нет наездника и охотника, поединщика и музыканта лучше его. Ночью -- опять эти страшные, непонятные видения, от которых перехватывает дыхание. Сначала пытался спрашивать. Затем -- затаился.
...-- Пропала, понимаешь, -- плачет.
– - Куда я без нее? Как детей-то накормить, а?
Всадник остановился. Он не знал, о чем речь, не знал, что случилось. Но, еще не осознав сам, сказал:
– - Иди к Еловой горе. Она там, у порубки.
Оба воззрились на него в изумлении. А вечером крестьянин прибежал, благодаря и кланяясь в землю, говорил:
– - Нашел, прямо там и была! Да будет вам счастье и тысяча лет жизни, молодой господин!
"Счастье и тысяча лет... Зачем столько... Если бы понять, что я вижу..."
И началось. Он стал понимать, что видит потаенное. Особенно ясно это стало, когда он во сне увидел, как мать обрезала руку. На другой день все произошло в точности, как во сне. Он испугался. А потом привык. Он видел всякие грядущие мелочи, и даже забавно было иногда подшучивать над друзьями. Но все было до поры.
...Он увидел, как его убили, увидел -- кто. Он сказал. Не поверили. Но так и случилось. Тогда стали верить. И бояться его и его видений. Его глаз. Он это видел. Страшно. Все хуже и хуже. Теперь он видел события, как бы на развилке: одно событие и много исходов, в зависимости от обстоятельств. И в ужасе понял, что от его слов зависят судьбы слишком многих, и он должен судить и решать. Страшное бремя. Предотвращая близкое зло, он слишком часто давал жизнь злу дальнему, более страшному.
И он ушел, чтобы не быть с людьми, чтобы не судить... Ведь никто не давал ему права, никто! Страшно видеть -- и молчать, знать и мочь, но не уметь пользоваться, о, боги...
"Зачем, за что? Зачем -- я, почему? На что мне этот дар? За что наказание, о боги? Я так молод, я еще ничего дурного не сделал..."
Отшельник, сухой, словно ветка сосны с осыпавшимися иглами, но глаза -- как раскаленные гвозди. Не скроешь ничего.
– - Тебе дан великий дар, и грех губить его. Говорят, раз в тысячу лет рождаются такие люди. Видно, ты избран судьбой.
– - Если бы я знал, что делать с этим даром...
– - Помнишь ли -- "Зов, что заставляет покинуть край счастливый, это -- моя дорога. Я разменял золото бездумного счастья на черствый, но живой хлеб страданий. Горько мое вино, но я пью его, ибо в нем -- свершенье. Хочешь -- возьми мой хлеб, испей из чаши моей -- я жду. Боль приноси свою -- я возьму ее, дав взамен знание и мудрость."
– - Темны эти слова...
– - Разве не темны твои сны? Ты хочешь знать их значение?
– - Нет... Я не хочу больше этого видеть, не хочу! Отшельник встал, прямой и строгий, и поднял свой посох.
– Вон отсюда... трус... будь ты проклят!
* * *
"Я должен измениться. Перестать быть собой. Мудрые говорят -- не желай себе смерти, ибо жизнь не повторится. Лучше уж умереть, чем это..."
Он помнил сказание: "Глядящий в глаза белого тигра, седого, древнего, бессмертного тигра -- изменится. Познавший суть свою -- изменится. Познание -- убийца покоя, похититель счастья для имеющего жалость. Хочешь мудрости -- иди, но оставь покой. Хочешь покоя -- убей свою жалость, умри." Это был первый выбор. Он не хотел умирать -- но и жить т а к больше не хотел.
Глаза зверя -- светло-зеленые, затягивающие. Воля -- где? Он не видел ничего, он шел, держась рукой за теплую короткую шерсть. Тело зверя -- мускулистое, упругое, струится, словно растворяясь. Где я? Что там? Я это видел когда-то... Что это?
Зверь несется гигантскими прыжками, почти не касаясь земли. Туман скрывает его тело -- призрачное, как и он, и глаза его -- как болотные огни... Человек сидит, изо всех сил держась за жесткую холку...
* * *
"Я его видел... Он был другой -- моложе, сильнее... Если это он -- то я знаю, кто это..."
– - Приветствую тебя, Идущий к Закату, -- неуверенно, еще сомневаясь.
– - Привет тебе, приехавший на Белом Звере...
– - Я тебя откуда-то знаю. Я тебя видел? Но ты был так давно. Ты мудр -- так говорят. Объясни!
– - Что?
– - Объясни мне меня.
– - Что с тобой?
– - Я вижу. Не знаю, не понимаю -- что? Если понимаю -- то не могу сказать другим, ибо тогда должен судить, а я не в силах...
– - Ты всегда видишь? Как это бывает?
– - Иногда, теперь очень часто. Словно как слышишь -- надо затыкать уши. Но как закрыть душу?
– - Ты этого хочешь?
– - Не знаю... Теперь -- не знаю.
– - Сейчас ты можешь видеть? Смотри на меня -- что ты видишь? Говори. И он заговорил. И не выдержал Черный Повелитель.
– - Замолчи! Замолчи!
– - крикнул он, закрывая лицо руками.
– - Все правда. все так было... Иди за мной.
Листы книги были потрепанными и ломкими.
– - Читай. Здесь все поймешь -- все, что ты видел. Я буду ждать.
* * *
– - Ты хочешь, чтобы я отнял твой дар?
– - Нет. Теперь -- нет.
– - Чего же ты желаешь? Говори -- все будет как ты выберешь. Ведь ты можешь видеть грядущее -- загляни. Реши.
– - Не хочу. Мне это не нужно, я выбрал. Нужно ли мне говорить, что я избрал, Повелитель?
– - Нет. Благодарю тебя. Только знай... впрочем, ты уже это сам знаешь. Тяжело знать -- предвидеть -- и не сметь сказать.
– - Да. Я не смогу ничего изменить сам... Молчание.
– - Нет. Иначе это будет та же проклятая предопределенность.
– - Но зачем тогда мой дар!