Чёрная книга Арды (издание 1995 г. в соавторстве)
Шрифт:
И, конечно, в черном - нынешний Король Ирисов: только талию стягивает пояс, искусно вышитый причудливым узором из сверкающих искр драгоценных камней.
– Госпожа Королева...
– низкий почтительный поклон.
Девочка склоняет голову, изо всех сил стараясь казаться серьезной и взрослой.
Праздник Ирисов - середина лета. Три дня и три ночи - царствование Королевы и Короля Ирисов. И любое желание Королевы - закон для всех...
Каково же твое желание, Королева Йолли?
– Я хочу...
– ее лицо вдруг становится не по-детски печальным, словно и ее коснулось крылом тень предвиденья, - я хочу, чтобы здесь всегда был мир. Чтобы не было зла.
Она с надеждой смотрит на своего Короля; его голос звучит спокойно и ласково, но Элхэ невольно отводит глаза:
– Мы все, госпожа моя Королева, надеемся на это.
Поднял чашу:
– За надежду.
Золотое вино пьют в молчании, словно больше нет ни у кого слов. И когда звенящая тишина, которую никто не решается нарушить, становится непереносимой, Король поднимается:
– Песню в честь Королевы Ирисов!
...Днем - он ковал мечи, обучал Эллери Ахэ воинскому искусству. По ночам со странным смущением - будто делает что-то недозволенное - подбирал камни и плавил серебро.
Элхэ он видел не часто, и с каждым уроком все острее сознавал, что боится за нее. Так же, как и другие, она предпочитала отбивать удары; но если остальные могли хотя бы выбить оружие из рук противника, ей не удалось бы даже это. В бою она была бы обречена.
Почему-то запомнилось, как однажды поднесла она Учителю после долгого дня в кузне чашу воды. Как сплелись тонкие пальцы на деревянной чаше, как стояла, чуть откинув голову - показалось, совсем девочка, ведь Учителю, пожалуй, и до плеча не доходила ее голова в венце серебристых кос... Смотрела прямо, со спокойной ласковой улыбкой, так похожей на улыбку Учителя, и та же горькая тень легла в уголках губ. Элхэ. Полынь.
И вот - ожерелье, сплетенное из почти невесомых осыпанных росой веточек полыни, лежит в его ладонях. Но чего же не достает?..
– Учитель, взгляни...
Мелькор перевел взгляд с ожерелья на лицо Майя. Тот опустил глаза:
– Здесь не хватает чего-то... Я понимаю, сейчас не время, но мне хотелось...
– Пусть останется пока у меня. Я подумаю.
"Не время, ты сказал? Нет, именно теперь. Девять знаков, девять рун, девять камней. Девять вас будет, как девять лучей звезды..."
В сплетении серебристых соцветий мерцает осколок зеленого льда прохладный невиданный камень, придающий всей вещи завершенность.
– Думаю, Элхэ это понравится.
Майя вспыхнул:
– Иногда мне кажется - ты и вправду всевидящий, Учитель...
– Да нет, - вздохнул Вала.
– Понимаешь... я просто хотел отблагодарить за песню. Я был в лесу и услышал...
– Майя замолчал, не зная, как продолжить.
"...Надломленный стебель полыни, тебе - остаться горечью памяти на губах..."
– Я понял.
– Что это?
– вдруг тихо вскрикнул Гортхауэр.
Искрящимся очерком блеснул в камне знак.
– Ниэн Ахэ. Руна Тьмы, Скорби и Памяти. Девятая. Передай Элхэ - время собираться в путь.
Бывает так, что судьба ни за что ни про что - только по своему непредсказуемому капризу - одаряет кого-нибудь на удивление и зависть всем. А дальше ей уже все равно, кем станет счастливчик - будут ли ее дары на пользу людям или, возгордившись, ее избранник станет горем для всех. Он был одним из первых во всем - хотя и ни в чем не был самым первым. Но сама по себе его незаурядная талантливость выделяла его среди прочих. Сам о себе он иногда в шутку говорил: "равновеликий". Похожий на идеально ограненный кристалл, где каждая грань равна прочим. Может, поэтому ему нравились симметричность и уравновешенность. Пожалуй, никто не умел так четко определять сущность каждого предмета или явления, как он, хотя перед такими понятиями, как душа, любовь, мечта и все такое прочее, капитулировал даже его четкий ум. Еще он был красив. И в этом судьба благоволила ему. Идеально красив, красив настолько, что взгляд скользил по его лицу, не в силах задержаться ни на чем - все было равно прекрасно, ничто не выделялось. Таков же был его голос, таковы же были его манеры. Удивительно, как это все завораживало и завлекало. Его уважали, им восхищались, но едва ли кто любил. Он был идеален и целостен, и не нуждался в этом, храня себя вечным драгоценным кристаллом. Но уважение и, главное, восхищение ему были нужны, как кристаллу - свет, дабы, отражая его, он мог светиться. Только отражая. Не принимая в себя. Своего света у него не было.
Ему удавалось все в равной мере, но было и то, что он предпочитал всему. И было это искусство магии и странная наука, которой ныне нет названия. Ее уже вообще нет на свете - жалкие ее обрывки разбросаны по другим наукам, и некому собрать их в единое целое. Ведь люди слишком рациональны и давно не верят себе. Эллери Ахэ называли ее "зрением души". Любой, овладевший ею, мог бы подчинить себе другого, но великий запрет позволял использовать ее лишь ради других, не ради себя.
И все же самым первым он не был даже здесь. Четверо были сильнее его. Можно было смириться с тем, что Учитель и Гортхауэр его превосходят, но были еще двое - Наурэ и Аллуа, и хуже всего, что именно Аллуа. Взгляд этих четверых был сильнее его. Да, он мог выдержать взгляд дракона - но в этом ему многие были равны. Но заставить дракона подчиниться было ему не под силу. А вот Аллуа это могла сделать. Казалось, ей доставляет удовольствие дразнить его. Аллуа, похожая на язык пламени, быстрая, порывистая, сильная, то взрывающаяся смехом, то вдруг резко мрачневшая. Костер в ночи, одаряющий всех своим теплом и светом, животворящее пламя. Иногда он ловил себя на мысли, что почти падает в обморок, увидев ее. Но красота ее не вызывала зависти, а делала других красивее. Как-то у нее это получалось как один светильник зажигается от другого. Аллуа. Он хотел ее света. Но это свет должен был принадлежать только ему одному. И первое время Аллуа действительно не избегала его, словно понимая, что ее свет нужен этому идеальному кристаллу. Затем, когда он думал, что она принадлежит ему, вдруг Аллуа вышла из его воли. И как вернешь ее, если ее глаза сильнее драконьих? Как удержишь? Он попытался. Обычно он умел убедить собеседника. Он умел говорить, его голос обладал великой силой, его глаза зачаровывали - все это вместе заставляло другого подчиниться ему, так мышь сама идет в пасть змеи. Но здесь он был бессилен.
– Понимаешь, - она искренне пыталась ему объяснить, - я так не могу. Я не могу принадлежать. Нет, дело не в том... Я могла бы стать твоей женой, но ты требуешь полного подчинения. А огонь не запрешь. И свет лишь тогда свет, когда его видят.
– Но ведь ты нужна мне! Почему ты не хочешь идти со мной?
– Нет. Ты хочешь, что я шла не с тобой, а за тобой, как на веревке. И разве другим я не нужна? Ты же не видишь меня равной. Ты никого не считаешь себе равным. И не хочешь стать другим. А я так не могу...
На секунду он поверил, что сможет обмануть ее.
– Аллуа, я сделаю все, что ты захочешь! Я изменюсь. Это правда.
Она покачала головой.
– Нет. Глаза выдают тебя. Если бы Учитель мог тебя изменить...
Но он сам не хотел этого. Он любил себя таким, каким он был, и считал себя идеальным. Да и Учитель никогда не прикасался насильно к чужой душе не считал себя вправе. Если только не просили. И он не стал просить. Объяснение он нашел себе простое и вполне его устраивающее - он слишком умен и красив, чтобы остальные любили его. Ему просто завидуют. А Учитель по-прежнему выделял его среди прочих, хотя и не допускал к сердцу своему. Впрочем, он этого и не хотел.
Когда Учитель призвал к себе девятерых для какого-то важного дела впервые скрывая это от прочих - он неприятно удивился. Почему не его? Почему - уж этого он никак не мог понять - доверяли этим неразумным детям: Айони, Дэнэ, этой пустой дурочке Эленхел, но не ему? Тайна - даже от него? Он должен был знать. Поначалу он пытался прямо спросить у Мелькора.
– Учитель, ты не доверяешь мне?
– Почему ты так решил? Ведь другие так не считают.
– Но почему тогда ты не открыл всем той цели, для которой выбрал этих девятерых?