Чёрная книга Арды (издание 1995 г. в соавторстве)
Шрифт:
Мысль в голову приходила только одна, но он гнал ее прочь - вздор, даже детям известно, что там - совсем другое... Так что же тогда?..
...Сначала он увидел - глаза, и только потом рассмотрел - лицо. И пришел в ужас. Он не позволял себе верить - но только один мог выглядеть так. Но ведь не может же этого быть!
– Эдрахил?
Тот же голос... Великие Валар, но как же...
Он пошатнулся.
– Сядь.
Он не заметил, кто пододвинул ему резное невысокое кресло; ноги подкосились. Близко-близко - невероятные светлые глаза.
– Узнал? Не надо бы тебе... Так и считал бы меня Владыкой Судеб и думал бы, что все это тебе померещилось.
– Ангамандо...
– сдавлено.
– Так вы и называете. Тяжело? Хотел бы уйти отсюда?
Эльф кивнул, потянув ворот рубахи.
– Финарато примет тебя, - задумчиво сказал ясноглазый.
– Что ж... взамен я попрошу только об одном.
– Что?..
– Эдрахил не узнавал собственного голоса.
– Ты должен дать клятву не поднимать оружия против Людей Севера. Против Твердыни.
Эльф замотал головой:
– Я... клянусь, что убью любого Орка...
– Я разве говорил об Орках?
– с мягкой настойчивостью перебил ясноглазый.
– Я говорил о Людях. О тех, кто тебя спас, кто выходил тебя.
– А... ты?
– Эльф и сам точно не знал, о чем спрашивает.
– Я только раны залечил. Я не тороплю; конечно, ты должен обдумать все. Захочешь - останешься. Дашь клятву - иди с миром.
– Остаться... рабом твоим?
Ясноглазый пожал плечами:
– Глупости. Одним из нас.
– Воевать... против... своего народа? Ты понимаешь, что предлагаешь мне?!
– Здесь не только воины. Книжники, целители, менестрели, мастера камня и металла, звездочеты...
"Какая-то ловушка, что ли? Не понимаю..."
– Подумай. Что бы ты ни ответил, за жизнь свою можешь не тревожиться. И пыток, - усмехнулся криво, - здесь нет.
– Я... подумаю, - трудно выговорил Эльф.
– ...Я не нарушил верности тебе! Я клялся не поднимать меча против Людей и против... Прости. Против - него. Я не смог бы. Даже если бы не было клятвы. Он ведь лечил меня, понимаешь, король... Впрочем, я и сам почти ничего не понимаю. А Орки... я дрался с ними, ты видел сам. Может, я и отступник. А может, мы просто слишком мало знаем. Я думал - он лжет. Не понимал только, зачем; ведь мог убить меня сразу. Или - знаешь ведь, что говорят: чары, воля, подчиненная его воле... А потом как-то вдруг понял он не лгал, и воля моя свободна. Я не нарушу той клятвы не потому, что околдован: потому, что это было бы подлостью.
– Зачем ты мне это рассказал?
– Финрод был в задумчивости.
– Ведь мог бы и дальше молчать.
– Ты - мой король. Мы, быть может, идем на смерть, и ты должен знать, кто встанет рядом с тобой в бою.
– Странно...
– тихо сказал Финрод; и повторил: - Странно...
– Только... если все же чародейство... Я прошу тебя, Финарато: если ты увидишь, что чужое проснулось во мне - убей меня. Я прошу тебя об этом, пока я - все еще я.
– Обещаю, Эдрахил.
Он так до конца и не понял, что творится. Было только непривычное пугающее ощущение собственной беззащитности, словно он стоял нагой среди ледяного ветра на бескрайней равнине, глядя в лицо безжалостно-красивому в морозной дымке солнцу - бесконечно чужому и страшному. Так было, когда он смотрел в лицо Гортхауэра. Оно было ужасающим не потому, что было отвратительно-уродливо; оно было ужасающе прекрасным - в нем было что-то настолько чужое и непонятное, что Берен не мог отвести от него завороженных глаз - оно притягивало неотвратимо, как огонь манит ночных бабочек. И перед его внутренним взором стояло это розоватое, словно плохо отмытое от крови морозное дымное солнце над метельной равниной, где не было жизни, и почему-то он называл в сердце отстраненный свет этого бледного светила улыбкой бога. Равнодушной улыбкой бога. А глаза его видели - король Финрод, выпрямившись в гордости отчаяния, застыв мертвым изваянием, смотрит прямо в глаза Жестокого. Казалось не было тише тишины в мире, не было молчания пронзительнее. Что-то происходило, что-то незримо клубилось в воздухе, и никто не мог пошевелиться - ни Орки, ни Эльфы... Видения были немыми и беззвучными, хотя он ощущал их вкус и запах, тепло и лед...
...Кровь хлынула на белый, извечно белый снег, и улыбка бога исказилась непереносимой болью и гневом. И далеко-далеко запели глухие низкие голоса - скорбно и протяжно, и стон как тень взвился над хаосом, и вставала страшная, жестокая красота, выше Черного и Белого. Черными крылами Ночь скорбно обняла мир, и солнце стало алым углем, окровавленным сердцем неба. И дивной красоты Песнь слила воедино Алое, Белое и Черное, и была она полна такой пронзительной тоски и скорби, что Берен потерял всякое представление о том, где он. В ночи исчезло все, и Песнь забилась ясной звездой... Как во сне он увидел среди клочьев расползающегося бреда - медленно-медленно падает Финрод, и бессильно опускает голову и так же медленно, бесконечно роняет руки Жестокий. И крылья Ночи обняли Берена.
...Холодный промозглый мрак подземелья, едва рассеиваемый светом чадящего светильника. Они все были здесь - и Финрод, и Эльфы, и он сам Берен сын Бараира. Беспомощные, прикованные длинными цепями к стене, в кандалах. Тяжелый воздух давил на грудь. Мир кончался здесь. Не было больше ничего и никого. И все это бред - и Сильмарилл, и отчаянная клятва... И ее - нет, потому что нет Песни. Есть только ожидание смерти. Обреченность без надежды.
Иногда откуда-то, вслед за мерзким скрипом ржавой двери, появлялся Орк и приносил какую-то еду - Берен не помнил, что именно. Помнил только, что Финрод отказывался от доброй половины своей доли. Говорил, Эльфы лучше переносят голод, чем люди. Но Берен уже не понимал, зачем жить...
Временами приходил другой Орк - Берен сначала принял его за оборотня, тот был в шлеме наподобие волчьей оскаленной головы со зловещими карбункулами в глазницах. Он уводил одного из пленников. Назад не возвращался никто. И глухо тогда стонал король Финрод, и кусал губы Берен.
– Эдрахил. Выслушай меня. Мне нужно, чтобы ты рассказал о цели вашего пути.
– Ты ошибся, Жестокий: я не предатель.
– Подумай: я обещаю тебе свободу, если ты...
– Мне - поверить твоим обещаниям?! После того, как ты убил моих братьев?
Гортхауэр невесело усмехнулся:
– Все они живы. Этот закон и я не могу преступить. Ты их увидишь.
– Да - в чертогах Мандоса!
– Тебя я отпустил бы и так - в память о том, что...
Эдрахил горько рассмеялся.
– Послушай, но ведь ты же поверил ему - почему же не хочешь поверить мне?
Эльф умолк, а потом, глядя в глаза Майя, раздельно проговорил:
– Потому, что он - такой же, как мы. А ты - ты оборотень.
Их осталось двое. И Берен знал, что следующий - он. И тогда он, наконец, нарушил молчание:
– Прости меня, король. Из-за меня все это случилось, и кровь твоих воинов на мне. Я был заносчивым мальчишкой. Как капризный ребенок, потребовал от тебя исполнения моего желания. Исполнения клятвы, которую дал не ты. Не кори меня - я и так казню себя все время. Прости меня.
Голос короля после долгого молчания был глухим и каким-то чужим:
– Не терзай себя, друг. Это я виноват. Ведь ты же не знаешь, почему я согласился идти с тобой. Из-за моей самонадеянности мы попали в ловушку. Всех погубил...