Чёрная книга Арды (издание 1995 г. в соавторстве)
Шрифт:
Лицо Гортхауэра не дрогнуло, но Горлим смертельно побледнел.
– ...Там оставалась женщина. Что с ней?
– Великий, клянусь, я не знаю!
– в ужасе взвыл Орк.
– Лжешь. Она мертва.
– Нет, нет, клянусь! Пощади!..
– Она мертва. И убил ее ты. Ты нарушил приказ. Я не повторяю дважды: ты заплатишь жизнью.
– Я не виноват! Она...
– Повесить, - безразлично бросил Майя, поворачиваясь к Горлиму. Столь безысходное отчаяние было написано на лице человека, что в душе Майя против воли шевельнулась жалость. Но он вспомнил широко распахнутые смертью глаза Тавьо и стиснул руку в кулак. На лице его появилась кривая усмешка.
– Я держу слово. В Обители Мертвых вновь обретешь ты Эйлинель и никогда не расстанешься с ней. Смерть дарует свободу, и смерть будет для тебя меньшей карой, чем жизнь. Хочешь прежде видеть, как умрет виновник твоего несчастья?
– Нет...
– прошелестел голос человека.
– Нет, Жестокий. Вы отняли у меня все - так берите и мою жизнь. А пыток я не боюсь.
Гортхауэр невольно отвел глаза: в этот миг сломленный горем и отчаяньем человек нашел в себе силы держаться почти с королевским величием.
Действительно ли дух злосчастного Горлима явился Берену, сыну Бараира, или сердце подсказало ему, что он должен вернуться - кто знает... Из последних соратников отца он не застал в живых никого. Он похоронил Бараира и отправился по следу Орков: те не ушли далеко, полагая, что из Изгнанников в живых никого не осталось, даже не выставили стражу, и Берен смог подкрасться почти к самому костру.
– Славная работа! Жестокий должен наградить нас: все они перебиты!
– Зачем ему нужно это кольцо?
– предводитель Орков взвесил на ладони кольцо Бараира.
– Что ему, золота не хватает?
– Не пристало ему быть столь жадным до золота.
– И я говорю. Вот что: скажем - на руке этого... не было ничего. Запомнили? А кольцо будет моим.
Орки захохотали. И тогда Берен вылетел стрелой из своего укрытия, ударил Орка ножом и, схватив кольцо, скрылся в лесу. Ошеломленные Орки не стали даже преследовать его.
– Повелитель Гортхауэр.
– Велль... ты?
– Я ухожу. Я не могу больше оставаться с тобой. Ты был жесток.
– Они убили твоего брата, моего ученика!
– Ты был несправедлив. А это кольцо - оно не для тебя, - лицо юноши осталось бесстрастным.
Гортхауэр взглянул ему в глаза. И - вздрогнул. "Ты - его ученик... Взгляд тот же... Неужели он тоже отвернется от меня?"
– Не уходи, Велль... Я прошу...
– Я понимаю. Не могу, прости.
В Аст Ахэ он отправился сам. Учитель уже ждал его. Сотни раз по дороге представлял себе Гортхауэр этот разговор, и когда услышал тихое: "Выслушай меня, Гортхауэр..." - напряженные до предела нервы не выдержали.
– Будешь говорить, что я жесток? Конечно, легко рассуждать о милосердии и справедливости, когда твои руки чисты, потому что за тебя сражаются и умирают другие!..
Он осекся, мгновением позже осознав смысл своих слов. Мелькор медленно провел рукой по лицу, словно пытаясь собраться с мыслями, но промолчал и, отвернувшись, медленно пошел прочь, тяжело прихрамывая.
– Учитель, прости, прости меня!
– отчаянно выкрикнул Гортхауэр. Вала не ответил. Кажется, он не услышал.
Ему больше не было места в Аст Ахэ. Как и тогда, сотни лет назад, он не смел показаться на глаза Учителю - но теперь вся вина лежала на нем самом. Он стал избегать людей - особенно Видящих Истину, летописцев страшась снова встретить взгляд, так похожий на взгляд Учителя, и услышать: "Я не могу остаться с тобой. Ты был несправедлив".
Если бы он был человеком, о нем сказали бы: "Он ищет смерти", - столь отчаянно-обреченно шел он в бой во главе своих воинов. И не было у него сейчас ни кольчуги, ни шлема, ни щита; но, казалось, что-то большее, чем искусство воина хранит его и от малейшей раны. И более, чем Нолдор, более, чем Орков, ненавидел он сейчас самого себя. Он сам стал похож на вервольфов с Тол-ин-Гаурхот - Волчьего Острова, из крепости, что звалась когда-то Минас Тирит, и глаза его, как глаза затравленного зверя, горели отчаяньем и всесжигающей ненавистью.
– Гортхауэр...
– Велль? Ты?..
– лицо Майя болезненно дернулось.
– Зачем ты здесь?
– Меня прислал Учитель. Он хочет видеть тебя.
– Зачем...
– он поперхнулся последними звуками слова и с трудом выдавил.
– Я нужен здесь.
– Ты не понял. Он хотел говорить с тобой.
– Нет! Я не хочу... не могу... Скажи ему все, что угодно - я не могу, понимаешь?
– глаза Майя умоляли.
Велль покачал головой:
– Я не умею лгать.
– Он... наверное, презирает меня...
– голос Майя упал до шепота.
– Нет. Но ты больно ранил его. Это не он говорит - я. Ты был жесток, Гортхауэр.
Майя стиснул руки так, что побелели костяшки пальцев. Человек долго молчал, потом спросил очень тихо:
– Что же передать ему? Каков твой ответ?
Мгновение Гортхауэру хотелось крикнуть: "Я еду, теперь же, сейчас! Пусть говорит, что угодно, любая кара - все равно, только бы вымолить прощение!.."
– Нет. Не могу. Не теперь. Может быть, потом...
– он склонил голову и глухо повторил.
– Нет.
Когда наступила зима, и на окаменевшую землю выпал первый нетающий снег, настало тяжкое время для всякой живой твари, на которую охотились ее враги. Но у зверя и птицы есть логово или гнездо, и не все волки в лесу охотятся на одного оленя. У Берена, сына Бараира, не было никакого пристанища, и Орки травили его в лесах упорнее и жесточе любой волчьей стаи. Они не слишком торопились, видно считали, что одиночке-изгнаннику никуда не деться. Давно уже он не спал как следует и не ел досыта. Уже много дней он не грелся у костра, опасаясь выдать свой ночлег. И, несмотря на это, он оставался страшным врагом. Не проходило и дня, чтобы Орки не теряли одного-двух из своей шайки. Тем сильнее жаждали они уничтожить его или захватить живым. И вряд ли увидели бы его после этого Гортхауэр или Владыка Ангбанда.