Чёрная книга Арды (издание 1995 г. в соавторстве)
Шрифт:
В душе Берена совсем не осталось страха. Он привык к тому, что здесь все было не так, и не пытался понять. Он ждал, что будет дальше.
А дальше очертания долины задрожали, теряя четкость. Одна из стен налилась непроглядной чернотой, другая вспыхнула нестерпимо белым. И вот началось что-то непередаваемое. В клубящейся черноте и белизне началось какое-то движение, и одновременно Берен не услышал - ощутил душой странные звуки. Это были какие-то стоны, плач, мелодии, что умирали, едва рождаясь, ибо не было в них силы существовать, не было основы, сути. Одновременно рождались и, распадаясь, гибли образы, и крики смерти, стоны агонии сопровождали это не-рождение. Стены сближались, и Берен с ужасом подумал, а не поглотит, не раздавит ли его это? Бежать было некуда. Он зажмурил глаза и упал ничком. Этому не было дело до Берена, сына Бараира. Оно шло сквозь него, струилось и сплеталось вокруг.
Черное и белое спирально скручивалось, проникая друг в друга, и Берен с изумлением заметил, что, смешиваясь, они не рождают серого. Волны струились всеми радостными цветами мира, и то, что казалось раньше режущим слух диссонансом, слилось в дивной красоты мелодию, которая подняла Берена и заставила его сердце биться часто и сильно. Он не понимал ничего, но ощущение восторга и счастья, которое переполняло его в этот миг, он не испытывал более никогда. Чудо и красота рождались при слиянии черного и белого. Самое странное, что, сплетаясь, они не теряли себя, дополняя и возвышая друг друга.
Внезапно резкий визг рассек мелодию, черное и белое рванулись друг от друга, отрываясь с кровью, с предсмертным воплем, с воем, в котором гибла, свертываясь как кровь от яда, мелодия. Все гибло, все рвалось, набухая лютой враждебностью. И там, где с тягучей кровью, с хрипом разорвалось единое, возникло - серое. Бесформенное, словно клубок извивающихся щупалец, Это ползло к Берену. Ужас, затопивший все существо Берена, пытался придать хоть какую-то определенность этой твари, чтобы знать, что ждать от нее. И тварь стала жутким подобием паука. Жвала - крючковатые, пилообразные - плотоядно двигались, и зеленоватая слюна, пенясь, капала на землю. Восемь красных глаз впились в белое от страха лицо человека. И тут он нащупал рукоять меча... И тварь замерла, почуяв вдруг опасность, исходящую от добычи. И с отчаянным воплем, не помня себя, Берен ринулся навстречу твари. Она, видимо, привыкла к легкой добыче, и это нападение ошеломило ее. А он бил, бил по глазам, по жестким шипастым лапам, ломал жвала, и зеленоватая кровь твари брызгала на него, обжигала его...
Он стоял над бесформенной грудой серо-зеленого мяса, только сейчас ощутив страшную усталость. Но он не мог позволить себе упасть здесь, в нигде. Не мог умереть. Не смел. И, шатаясь, он побрел, ничего не видя, только бы уйти отсюда...
Он не помнил, как попал сюда. Как пришел в этот спокойный лес, к чистому ручью. Смутная память говорила о чьих-то руках, о странном полете... Скорее всего, это был бред. И все, что было - бред. Он не хотел об этом вспоминать.
Здесь было начало лета, лес был полон дичи и ягод. Первые недели Берен только ел и спал, приходя в себя. Вскоре он стал прежним с виду, но в душе его - он чувствовал это, - что-то изменилось. Он начал видеть красоту...
Однажды он проснулся в слезах и в тревоге, услышав - Музыку: не ту, что вознесла его в долине черного хрусталя, но мучительно похожую. И Берен, не в силах снова потерять ее, пошел туда, где она звучала...
Он подкрался тихо, словно лесной зверь, страшась спугнуть ту, что пела. Странная тоска и истома мягко сжимали его сердце. Она сидела на небольшом холме, поросшем золотыми звездочками незнакомых ему цветов, в голубом как небо платье, и волосы ее казались тенью леса. Она сама была вся из бликов и теней, и ему временами казалось, что она - лишь его прекрасный бред, обман зрения. Но она была - она пела. Что выдало его? Он ведь не шевелился. Может она почувствовала его мысли, услышала как стучит его сердце - ему казалось, этот стук заполняет мир от самых его глубин до невероятных его высот; его дыхание становилось все чаще и тяжелее. Может, оно и выдало его. Песня оборвалась. На миг он увидел дивной красоты лицо живое, мгновенно возродившее в его памяти ту мелодию, что вошла в его сердце там, в долине черного хрусталя. Она испуганно вскрикнула и исчезла - словно распалась на тени и блики, рассыпалась веселым хаосом звуков... Берен застыл. Мир вокруг стал тусклым и бесцветным. Он осознал - она испугалась его. Почему? он же не сделал ничего дурного, не хотел ничего только чтобы все это оставалось, не уходило... Он забыл все - месть, отца, Орков... Их просто не было. Была - песня по имени... Имени не было. Песня. Просто песня.
Он тяжело опустился на землю на берегу ручья. Казалось, все кончено... Долго вглядывался в свое отражение. Странно - впервые задумался, красив ли он. Берен был из дома Беора - темноволосый, светлоглазый, рослый. Ему минуло три десятка лет, и был он уже не зеленым юнцом - мужчиной в расцвете молодости и сил. Тяжелая жизнь сделала его тело сильным, стройным и гибким... Но достаточно ли этого, чтобы она снизошла до беседы с ним... Он боялся. Но не мог забыть Песню.
Он искал ее. Он видел ее много раз - издали, но ни разу не мог подойти ближе чем на сотню шагов - она убегала и уносила Песню. Только следы оставались - золотые звездочки цветов, да в ночных соловьиных песнях слышалось то же колдовство, что и в ее голосе. И в сердце своем он дал Песне имя - Тинувиэль.
Так случилось - он опять увидел ее. Весной, после мучительной серой зимы. Почему-то подумал - если сейчас он не удержит Песню - не увидит ее уже никогда. А она пела, и под ее ногами расцветали цветы-звездочки. Песня наполнила его, Песня вела его, и, как слово Песни, он крикнул:
– Тинувиэль!
Она замолчала, но Песня продолжала звучать - и когда он смотрел в ее звездные глаза и видел ее прекрасное растерянное лицо, когда ее тонкие белые руки лежали в его загрубевших ладонях... А потом снова она исчезла будто опять стала тенью и бликами...
– Тинувиэль...
– произнес он в безнадежной тоске. Черное беспамятство обрушилось на него - Берен замертво упал на землю...
Дочь Тингола, могучего короля Дориата, Лютиэнь сидела рядом с бесчувственным Береном, пристально вглядываясь в его лицо.
"Что в этом человеке? Почему меня так влечет к нему? Простой смертный... Какое лицо... Он красив, но разве не прекраснее эльфийские властители? Прекрасны - но как холодны в своем совершенстве... Словно песня, которую пели столько раз, что она стала уже обыденной, слишком привычной... А здесь - словно смутное предчувствие музыки, что еще не родилась, Песни, что всякий раз будет звучать по-иному. Неужели она - для меня? Смогу ли я понять ее слова - слова смертных?"
И тихо наклонилась Лютиэнь над неподвижным лицом, и первое слово Песни было горьким на вкус. И Берен открыл глаза и сказал:
– Тинувиэль... Не уходи, прошу тебя, Соловей мой, Песня моя - не уходи...
– Кто ты? Я не знаю твоего имени, а ты почему-то знаешь мое...
– Я Берен, сын Бараира из рода Беора.
– Я не слышала о тебе, но о Беоре я знаю. Ты не уйдешь?
– Нет, нет, никогда? Зачем? Куда я уйду?
– Не уходи...
Они бродили в лесах вместе. Лютиэнь приходила каждый день, и Берен уже ждал ее - то с цветами, то с ягодами в ладонях, и они уходили в тень леса и вместе пили воду ручьев - как новобрачные на людской свадьбе пьют вино...
Так слагали они великую Песнь Детей Арды. За эти краткие недели Берен узнал столько, сколько не знали и самые мудрые из людей. А Лютиэнь, слушая человека, все больше восхищалась людьми, такими недолговечными, но с летящей крылатой душой. И впервые ей стало страшно: ведь он умрет, а она она будет жить. Почему-то он и казался ей таким беззащитным, таким уязвимым, что хотелось обнять его, защитить собой от всего этого мира... От отца. Она предчувствовала гнев Тингола, но более не боялась этого.