Черная Книга Арды
Шрифт:
— Знаю, ты — для всех, ты не можешь быть — для одного. Но я люблю тебя и перед всеми готова сказать это. Что мне до того, что ты никогда не сможешь полюбить меня? — я живу во имя твое и за тебя умру, когда придет час. Я знаю, что будет, и прошу тебя лишь об одном: позволь остаться здесь, не отнимай у меня хотя бы этого последнего счастья — умереть за тебя. Ведь большего ты не можешь мне дать. Знаю все, что будешь говорить, все, что подумаешь, — все равно. Я прошу тебя.
— Но почему же — я…
— Я знаю, о чем ты подумал. Нет. Это не жалость. И кто сказал, что женщины любят за страдания, — глупец. Любят не за что-то. Не вопреки чему-то. Ты просто — есть. И ты прекрасен — прекраснее всех в Арте.
— Прекрасен?.. — Он резко обернулся к ней. — Разве ты ни разу не видела меня? Посмотри получше!
Она выдержала его взгляд:
— Твое лицо — полет сокола, Тано айанто. Да. Да, ты прекрасен.
— Гортхауэр во всем лучше меня, — он чувствовал, что говорит чудовищные глупости, и видел, что она понимает это. — Я сам дал ему этот образ. Я знаю. Почему не он?
Она тихо и грустно улыбнулась:
— Мэллъе-тэи, мэл кори.
…Как сказка. Печальная и прекрасная сказка. Красавица спит в колдовской пещере у темного озера, где ели и сосны, где мхи и можжевельник; спит волшебным сном — пока не придет тот, кому суждено будет разбудить ее… Он приходил сюда, подолгу стоял у ее ложа, вглядываясь в лицо спящей, не смея понять, почему оно кажется ему таким мучительно знакомым, не смея назвать ее по имени…
…Он был предводителем одной из многочисленных шаек изгнанников, изверившихся во всех — и в эльфах, и в богах за морем: враги всем, кроме самих себя. И все же Враг был первым врагом. Наверное, он здорово насолил уруг-ай — видавшие виды воины Аст Ахэ не помнили, чтобы отбитый у них человек был так искалечен. Уруг-ай пытались вытянуть из пленного ответ — где скрываются его люди. Золотоволосые потомки народа Хадора были лютыми врагами дориатских ирхи, и те вырезали их вплоть до грудных младенцев. В потаенном месте в лесу жили его люди — с женами и детьми; и потому человек молчал. В течение бесконечно длинных часов ему методично переламывали ноги — все кости, одну задругой. Тело его давно уже стало сплошным ожогом. Наконец, взбешенные его молчанием, уруг-ай решили заживо содрать с него кожу. Они уже начали осуществлять свой замысел, когда отряд черных рыцарей, привлеченный орочьим гвалтом, разогнал злобных тварей. Страшный плод висел на низком суку дуба. Хуже всего, что уруг-ай влили человеку в горло какое-то зелье, не позволявшее впасть в забытье. Первой мыслью было — прикончить его, чтобы не мучился, — но потом решили все-таки попробовать спасти ему жизнь. Сначала везли осторожно: он кричал от боли при малейшем сотрясении. Затем пустились во весь опор, уже не обращая внимания на крики, — иначе не довезли бы.
…Эти огромные серые глаза были так похожи на глаза Гортхауэра в тот день, когда в нем проснулось сердце… Окровавленный комок обожженной плоти. Как ювелир, он соединял обломки костей — бесконечно долго, вечно… Когда наконец закончил, оказалось, что прошло двое суток. Человек спал. Теперь он будет жить…
Долгие дни прошли. Пережитый ужас остался позади — страшным сном; только в золото волос подмешалось изрядно серебра. Он не знал, куда попал, но, поскольку его лечили и обращались с ним хорошо, думал, что это эльфийское поселение, а седой величественный владыка — наверное, какой-нибудь король Элдар. Черные одежды… что ж, видно, много горя пережил, потерял близких…
Говорить с ним было хорошо, хотя и странно — кто в такие времена думает о красоте и мире? Печальный мудрец, жаль его. Такие гибнут в нынешние времена. Смерть забирает самых беззащитных, а они-то, как правило, и есть лучшие. Как странно дрогнуло его лицо, когда человек назвал свое имя — Хурин…
А чуть позже Хурин мельком увидел руки собеседника. И впервые подозрение проникло в его душу. Вскоре он осмелился спросить у одного из своих лекарей, как имя того, кого здесь называют — Тано…
Удар был страшным. Словно предательство лучшего друга. Он так привязался к этому человеку… Враг. И… нет, невозможно. Враг, которого он знал по рассказам, совершенно не походил на того, кого он видел перед собой. И то был не обман, Хурин чувствовал это. Но как же понять все, что о нем говорили? Эта раздвоенность так измучила его, что он начал придумывать самые невероятные объяснения. Пережитый ужас вновь заполнил его душу. Ночь он провел без сна, почти на грани безумия; мысли его путались, и жуткие видения клубились во тьме…
Когда его нашли утром, он был еще жив, хотя клинок короткого кинжала прошел опасно близко к сердцу.
…Вала стоял рядом с человеком и сурово смотрел ему в глаза:
— И зачем же ты сделал это, Хурин? Неужели я дал тебе повод?
Человек отвел взгляд и, смежив веки, откинулся на подушки. Говорить было тяжело и мучительно стыдно.
— Прости. Но сомнения истерзали меня. Я не знаю, чему верить. Не так легко забыть все, чему учили с детства. Я хочу верить тебе — и не могу. Послушай, я говорил с тобой, я не верю, что ты так нечеловечески жесток. Я не знаю, зачем ты велел меня лечить. Если для новых мучений, то лучше убей меня. Верю, ты знаешь жалость. Может, я обманываюсь и ваш обычай велит убивать пленных мучительной смертью, но хотя бы ради своего прошлого сжалься надо мной! Ведь ты пришел в Арду из любви к ней, так вспомни же свое прежнее имя! Ведь не всегда ты был таким!
— Верно, — тяжело сказал Вала. — Верно, Хурин. Не всегда. Когда-то я даже умел летать, смеяться и петь. Пока брат мой не сломал моих крыльев, не отнял мою радость, не лишил меня песни. Но имя свое я помнил всегда. Я никогда не менял его и не изменял ему. Странно, что и ты помнишь его смысл. Почему? Почему не Восставший в Мощи?
— Но я же знаю язык Элдар…
— Другие тоже знают, но почему-то не понимают… Благодарю и за это. За то, что поверил в мое милосердие. За то, что поверил мне. Жаль, что твой тезка не был столь понятлив. Когда встанешь на ноги, я отпущу тебя. А пока, — коротко усмехнулся, — ты мой пленник.
Он не сразу покинул Твердыню. Здесь его уже никто не считал врагом и свободы его никто не стеснял. Странно, но мысль о побеге никогда не приходила ему в голову. А иногда он покидал черный замок в горах и подолгу бродил по лесам. И, должно быть, сама судьба вывела его — сюда…
…Как сказка. Печальная и прекрасная сказка. Красавица спит в пещере у темного озера среди елей; спит волшебным сном — пока не придет тот, кому суждено будет разбудить ее… Он долго смотрел в юное печальное лицо спящей, а потом, не удержавшись, наклонился и поцеловал ее. И это тоже было — сказкой, потому что она открыла глаза и улыбнулась ему. Он не сразу решился задать вопрос:
— Кто ты?..
Шорох-шепот:
— Ахтэнэ…
— Долго ты был моим гостем, Хурин. Теперь ты совсем здоров и можешь уйти.
— Господин… Куда же мне идти теперь? Разве я смогу уйти один? Разве ты позволишь взять с собой это сокровище?
— Напротив. Я хочу, чтобы вы ушли. Она… согласна?
— Да, господин!
— Пусть будет так. Ты свободен. Я не стану брать с тебя слова не поднимать меча против Севера…
— Почему? — вспыхнул Хурин. — Неужели ты думаешь, что я смогу…