Черная Книга Арды
Шрифт:
Мать рода вздохнула, подумала еще.
— Мерх-ха, — ответила. — Харт'ан, он — тот, кто знает. Рагха говорит: уруг-ай, они дают хагра для харт'ан, воевать с улахх, тогда другие уруг-ай, они уходят. Так хорошо?
— Йах. Харайа, — воин повторил знак благодарности.
Но когда он собрался уходить, мать рода остановила его:
— Много холодов назад, сосчитать нельзя, было так. Харт'ан ушел. Проходит много новых солнц, он возвращается. Теперь — когда вернется?
Воин опустил голову, стиснув до хруста зубы.
— Хагра, он слышит слово Рагха? — не получив ответа, осведомилась мать рода.
Юноша коротко и как-то судорожно кивнул. Рагха помолчала: по всему, воин не мог или не хотел ответить ей.
— Мерх-ха, — сказала она наконец. — Рожденный волком, пусть он говорит перед харт'ан Мелхар. Пусть харт'ан Мелхар знает: он уходит, иртха ждут его — много холодов, много новых солнц.
— Харайа… — казалось, воин поперхнулся этим словом; низко поклонился Рагхе и вышел.
— …Они уйдут, Тано. Рагха просила благодарить тебя. Сотня воинов ирхи остаются здесь, остальные уйдут. Они говорят — ты сделал им много добра, их воины будут защищать тебя. Рагха обещала отправить гонца к дортонионским ирхи. Сказала, велит им выставить несколько десятков своих воинов, а остальные пусть уходят. Вала молча кивнул.
— Послушай… правда, зачем ты их спасаешь, Тано? — с некоторой нерешительностью в голосе спросил воин. — Этих, дортонионских?
— А они разве не арта-ири?
— Но… они все-таки нелюди…
Вала пристально посмотрел на молодого воина, потом горько усмехнулся:
— Я, знаешь, тоже не человек. Иди, Лхайно. Тебе пора собираться в путь.
На пороге юноша обернулся.
— Тано, — каким-то чужим, неровным голосом проговорил, — Рагха сказала — они будут ждать тебя. Много зим и много весен. Они будут…
Не договорил — отчаянно затряс головой и поспешно зашагал прочь из зала.
…В ожидании он медленными шагами мерил зал. Знал, Каков будет разговор. Знал, что скажет ему Ортхэннэр. Знал, что ответить и что делать, когда доводы разума окажутся бессильными перед словом сердца.
Но прежде всего — знал, что сделают с Сотворенным, не успевшим стать Свободным, если его судьбой станет плен и суд Валар.
А будет — черное распятие на белой скале, но он не закричит, я знаю, он не будет кричать, не позволит им увидеть его боль, и это будет тянуться бесконечно, он сильный, очень сильный, он умрет и вернется, и умрет снова…
А из толпы будет смотреть — тот, второй. Что он подумает? Задохнется в ужасе от мысли — я тоже мог быть там? Усмехнется, торжествуя победу, или отвернется безразлично?..
Бесшумно отворилась дверь. Он обернулся.
— Таирни.
— Тано…
— Возьми. Настало время твоей клятвы. Слово верности, Ортхэннэр.
Гортхауэр благоговейно принял в ладони меч Силы и коснулся губами льдистого черного клинка:
— Мэй антъе къелла…
Замолчал. Протянул меч Мелькору, но тот жестом остановил его:
— Он — твой. Мне — больше не понадобится. Собирай людей…
Ученик поднял глаза на Учителя:
— Я уже сделал это, Учитель! Мы готовы и ждем только приказа вступить в бой! Я… я стану щитом тебе. Учитель, — очень тихо.
Что-то дрогнуло в глазах Валы, но голос прозвучал глухо и холодно:
— Ты не понял меня, Ортхэннэр. Собирай людей. Уходите на Восток. Ты поведешь их.
— Что?..
Лицо смертельно раненного — растерянное, потрясенное, беспомощное. Невозможно ошибиться в смысле слов — и невозможно поверить.
Как же… да что же это… За что?..
Фаэрни судорожно вздохнул:
— Нет. Нет! Не проси… не приказывай… однажды ты уже заставил меня уйти, и…
— У меня больше не будет учеников. Кроме этих людей. И — тебя. Ты — был на совете. Ты — слышал. Ты — принял — клятву. Уходи.
— Пусть уходят люди, я остаюсь!
Дрожа всем телом, фаэрни склонил голову — и вдруг, опустившись на колени, порывисто схватил руку Мелькора, прижался к ней губами.
— Тано!
— Иймэ! — сдавленно прорычал Изначальный. Рывком поднял ученика с колен, стиснул его плечи:
— Глупец, — глухо. — Уходи.
Гортхауэр упрямо тряхнул головой.
— Я не оставлю тебя, — с угрюмым вызовом.
Мелькор замолчал надолго. Поднял глаза. Страшный у него был взгляд — как раскаленная добела сталь. Сказал — как, примерившись, бьют под вздох, коротко и резко:
— Ты принял клятву. Если признаешь за мной право Учителя, а за собой — узы ученичества, исполнишь. Или — ломай аир.
Ты думаешь, тебе одному дановидеть,Тано ?Думаешь, я непонимаю ?! Да вся Арта не стоит и капли твоей крови!
— Не-ет!.. — захлебываясь криком, как кровью пополам с ледяным ветром.
— Ты слышал мое слово.
— За что, зачем ты гонишь меня?! Если мы победим, то победим вместе, если же нет… ведь я клялся, я слово дал тебе — никогда не оставлю… ты не можешь, Тано… ты не можешь!..
И тогда Мелькор рывком поднялся с трона и заговорил — холодно и уверенно.
…Слова — как иглы, как вбитые гвозди… Фаэрни не мог потом вспомнить, что говорил Учитель. Помнил только одно: каждое слово Мелькора пронзало, как ледяной клинок, и он корчился от невыносимой боли, обезумев от муки, и только шептал непослушными губами — за что, за что…
Изначальный склонился над распростертым у его ног фаэрни. Опустился на одно колено, осторожно разжал руки Ученика, сведенные судорогой пальцы, впившиеся в виски.