Черная книга
Шрифт:
Кое-как я добрела до Коротича. Я решила найти место, где меня никто не заметит, и там замерзнуть. Но перед этим хотела еще раз попытать счастья в крайней хате. Здесь-то мне и повезло. Меня оставили ночевать. На утро поднялась сильная метель, и хозяйка сжалилась, оставила меня в доме. Я прожила у них три недели. В хату часто приходили немцы, искали партизан. Чудом меня не нашли.
Пришлось уйти из этого дома, но идти я не могла, мои ноги представляли собой обугленную массу, из которой сочился гной. Старуха, когда я уходила, сказала: ”Погоди”. Она меня отвела к врачу в хату-лабораторию. Осмотрев меня, доктор сказал: ”Ваши ноги погибли”. Это было равносильно смертному приговору — что делать в моем положении без ног? Я хочу рассказать о докторе, к сожалению,
И вот я оказалась в Люботинской больнице. Я лежала на мягкой постели, никто меня не гнал. Два раза в день меня кормили, хоть это была бурда, но все-таки, теплая. Так я пролежала пять месяцев — с 7 февраля 1942 года по 2 июля 1942 года.
Страшно вспомнить, как отнимали пальцы на обеих ногах, потом пилили внутренние кости. С месяц у меня был жар 40°. Я могла лежать только на спине, не засыпала от боли. Мне хотелось одного — умереть в больнице. Ведь вот — выпишут, а куда я пойду? Я завидовала каждой умирающей. Я тогда поняла, какое счастье умереть естественной смертью.
Когда привозили больных из Харькова, я пряталась с головой под одеяло, выглядывала одним глазом — вдруг знакомое лицо? Персонал прекрасно ко мне относился, помогали, как могли. Врач-хирург тоже проявил большое участие.
Однажды привезли из Харькова больную, она была при смерти, и вскоре скончалась. Ей было 38 лет. Меня все время преследовала мысль, что ее паспорт может меня спасти. Я получила этот паспорт.
Выйдя из больницы, я прожила две недели у больничной сестры. Потом я двинулась в путь. Я решила попытаться разыскать мою сестру. Я догадывалась, куда она уехала. Теперь я могла идти во все стороны — у меня был ”русский паспорт”.
Но нелегок был путь — раны на ногах еще не зажили, а идти пришлось пешком, да еще голодной. Дойдя до Мерчика, я почувствовала, что дальше не могу идти — слишком ослабла. Я хотела сесть в поезд, но немец спросил, есть ли у меня пропуск. Он меня выкинул из вагона; полицейский посоветовал мне просить пропуск у коменданта, но комендант оказался зверем, даже не выслушав меня, он закричал: ”К черту! Пошла вон!”
Я просидела у станции до вечера, потом пошла в дом, где жили железнодорожники, там я встретила добрую женщину, она меня накормила и оставила до утра. Она мне помогла раздобыть пропуск.
Я не могла себе представить счастье — неужели я скоро увижу мою единственную, мою дорогую сестру? А вдруг эти звери ее убили? Поезд шел из Харькова. Я забилась в угол — боялась, что меня кто-нибудь узнает. В два часа дня я приехала в местечко Смородино. Я поплелась по улицам и вдруг поняла, что не найду сестру — ведь я не могу расспрашивать, это вызовет подозрение.
Одна женщина увидела мой растерянный вид. Она спросила: ”Что с вами?” Я ответила, что устала и голодна. Она меня привела к себе. Передо мной поставили еду, хлеб. Мне было стыдно — я набросилась на все. Я сказала: ”Вы меня простите, я один раз поем, а потом больше не буду”. Я прожила там полтора месяца, готовила, убирала. Эта женщина сыграла большую роль в моей судьбе: оказалось, что она знает мою сестру.
Как передать нашу встречу? Мне хотелось броситься к сестре, обнимать, целовать — ведь мы считали друг друга погибшими, но разговор был холодный, мы делали вид, что едва знакомы. Нужно было много выдержки.
Год и три месяца я прожила в Смородино. Была и кухаркой, и нянькой, и нищенкой, ютилась по разным углам.
Видела я, как немецкие варвары расправлялись с молодежью. Их сразу после осмотра запирали в особое помещение, не давали проститься с семьями. Родные бежали вслед, а разбойники в них стреляли. Было много случаев, когда подростки калечили себя, чтобы не ехать в Германию, или кончали жизнь самоубийством. Страшная картина была, когда уходили поезда. На вокзале стоял стон.
Фронт приблизился. Две недели мы просидели в подвале. В наш дом попали два снаряда. Наконец-то вошли в Смородино наши. Сколько у меня было счастья в душе! Наши!
Я снова в родном Харькове. Я могу свободно ходить по улицам, смотреть всем в глаза...
ПЕТР ЧЕПУРЕНКО — СВИДЕТЕЛЬ ПИРЯТИНСКОГО УБИЙСТВА [12] .
Подготовил к печати Илья Эренбург.
6 апреля 1942 года, на второй день Пасхи, в городе Пирятине Полтавской области немцы убили 1600 евреев — стариков, женщин, детей, которые не могли уйти на восток.
12
С некоторыми изменениями данный материал опубликовал под заглавием ”Земля Пирятина” — Илья Эренбург, Война (апрель 1943—март 1944), Москва, 1944, стр. 117-118.
Евреев вывели на Гребенскую дорогу, довели до Пироговской Левады в 3-х километрах от города. Там были приготовлены вместительные ямы. Евреев раздели. Немцы и полицейские тут же поделили вещи. Обреченных загоняли в яму по пять человек и стреляли из автоматов.
Триста жителей Пирятина были пригнаны немцами на Пироговскую Леваду, чтобы засыпать ямы. Среди них был Петр Лаврентьевич Чепуренко. Он рассказывает:
”Я видел, как они убивали. В пять часов дня скомандовали: ”засыпать ямы”. А из ямы раздавались крики, стоны. Под землей люди еще шевелились. Вдруг я вижу — из-под земли поднимается мой сосед Рудерман. Он был ездовым на валечной фабрике. Его глаза были налиты кровью. Он кричал: ”Добей меня!” Сзади тоже кто-то крикнул. Это был столяр Сима. Его ранили, но не убили. Немцы и полицейские начали их добивать. У моих ног лежала убитая женщина. Из-под ее тела выполз мальчик лет пяти и отчаянно закричал: ”Маменька!” Больше я ничего не видел — я упал без сознания”.
ГИБЕЛЬ ЕВРЕЕВ-КОЛХОЗНИКОВ ЗЕЛЕНОПОЛЯ [13] .
Подготовил к печати Илья Эренбург.
(Зеленополе — старая еврейская земледельческая колония. Здесь в свое время был образован и процветал богатый колхоз ”Эмес”. До войны в колхозе ”Эмес” работали евреи, русские, украинцы. Люди жили хорошо, зажиточно. Я каждый год ездил туда повидать эту счастливую, дружную семью.
Но вот в Зеленополе пришли немцы: значительная часть еврейского населения эвакуировалась. Остались только несколько семей, да еще некоторые старые люди, не хотевшие покидать места, где они родились и выросли. Это были немощные старики: Калманович Идл, Козловский Гирш-Лейб с женой, Камсорюк Шлойма с женой и другие.
13
Этот материал в имеющемся в Израиле экземпляре текста ”Черной Книги” — утерян. Восстановлен в обратном переводе с румынского издания Ilуа Ehrenburg, Vasilii Grosman, Lew Ozerow, Wladimir Lidin... Cartea Neagra, Bucuresti [1946], стр. 76-77.
Как только немцы заняли колонию, они решили ”очистить воздух и землю” от евреев. Убить — этого им было недостаточно. Согласно их плану, обреченные на смерть должны были пройти все круги ада. Калманович Идл был всеми уважаемый старый верующий еврей. Немцы расстелили талес на земле и приказали стать на него перед бандитами на колени. Старик отказался. Тогда немцы сбрили его белоснежную бороду. Но и это им показалось мало. Они бритвой содрали кожу с его лица, искромсали лицо старика и отрезали ему уши. Несмотря на ужасные муки, Калманович не просил у немцев пощады.