Черная линия
Шрифт:
— И вы отпустили его просто так, без лечения, без помощи?
— Почему же? В Канаре он проходит курс лечения, раз в неделю туда ездит один из наших психиатров.
Доктор Норман посмотрела на часы и встала. Встреча закончилась. Они пошли к двери. Жертвы «амока» по-прежнему следили за ними горящими глазами. На пороге психиатр спросила:
— Можно я задам вам вопрос… личного свойства?
Он утвердительно кивнул, попытался улыбнуться, но волнение словно парализовало мышцы лица.
— Вы как-то общались с Реверди?
— Нет, — солгал Марк. —
Она взяла его руки в свои:
— Если когда-нибудь вам удастся подобраться к нему, поговорить с ним, будьте честным. — Она улыбнулась, как бы желая смягчить свое предупреждение. — Не предавайте его. Это — единственное, чего он не сможет вам простить.
39
Он ненавидел футбол.
Мяч бросают собакам, а не людям. Сидя на самодельной скамейке тюремного стадиона, он наблюдал за матчем между заключенными. Они орали, толкались, бегали за «мячиком». И это в десять утра, когда солнце уже жарит вовсю. Сущие дебилы!
С этого вида спорта он машинально переключился на тот, которому посвятил всю жизнь. Ничего общего с этим кретинизмом. Дайвинг открывает двери во вселенную, причем расположена эта вселенная не на дне моря, как многие думают, а где-то в другом месте.
Обычно он старался не вспоминать о своих погружениях. Прежде всего, прогоняя от себя тоску по ним. Но также и для того, чтобы не осквернять глубину прикосновением отсюда, с поверхности. Однако сегодня настроение у него было радужное, и, закрыв глаза, он позволил себе погрузиться в воспоминания. Невольно он наклонил голову, словно подавая сигнал отпустить балласт.
Через секунду он очутился в воде.
Его окружали булькающие пузырьки. Потом появилась огромная голубая масса, которую рассекали стайки рыб — облачка чешуек и света. Взгляд вниз: под его ногами простиралось бескрайнее пространство. Но балласт своей тяжестью уже увлекал его к другим ощущениям.
Глубина десять метров. Давление стало весьма ощутимым. Дополнительный килограмм на квадратный сантиметр на протяжении всех десяти метров. Во время соревнований «без ограничений» ныряльщик с балластом опускается со скоростью два метра в секунду. Глубина буквально засасывает его. Океан смыкается над его головой.
Глубина двадцать метров. Жак продолжал продувать зажим для носа, в целях декомпрессии. Давление возрастало. Неумолимые объятия, сжимающие кожу, действующие на каждую мышцу, на каждый орган. На глубине двадцати пяти метров легкие уменьшаются до размеров стиснутого кулака, воздух в них сжат до предела.
Глубина тридцать метров. Свет удаляется. Синева становится все интенсивнее. И при этом нет никакого страха. Никаких неприятных ощущений. Напротив: под давлением массы воды последние частицы кислорода распределяются по всему кровотоку. Организм не голодает, его потребности удовлетворены, все системы в равновесии. Артерии и вены сливаются в единую трубу, и море непрерывно играет на ней, продувая кожу. Тело функционирует в системе замкнутой петли. В условиях полной независимости.
Глубина пятьдесят метров. Все ярко-синее. Чтобы достичь этого рубежа, понадобилось всего несколько секунд, и отныне время утратило всякое значение. Все думают, что нырялыцики-апноисты очень напряженно, почти панически следят за временем. Это неправда: они находятся вне времени.
Глубина шестьдесят метров. Теперь сердце сокращается двадцать раз в минуту против нормальных семидесяти. Ограничить движения тела… Снизить потребление кислорода… Жить только самим собой… В полной автаркии, во мраке и в холоде…
Он вслушивался в океан, они полностью слились друг с другом. Еще одно общепринятое мнение: море якобы молчит. На такой глубине безграничная масса воды сдавливала, кристаллизовала каждый звук, превращала его в объект почти что материальный, прозрачный, с хрустальными гранями.
Глубина восемьдесят метров. Чрево моря. На этой глубине он установил рекорд погружения. Там, во мраке, ему предстояло найти планку, обозначающую предел, обозначающую запретную зону. Потом следовало отпустить балласт и открыть парашют для подъема. Но его цель состояла не в том, чтобы просто побить рекорд, перед ним стояла и другая задача.
Глубина сто метров. Наконец-то полная темнота. Огромные области небытия. В этот момент он ощутил себя властелином. Он не растерян, он не боится раствориться в этой мгле. Наоборот, он нашел себя. В этом одиночестве, единственном в своем роде, настало время распахнуть дверь.
Перейти на другую сторону моря.
Нет, тут нельзя ошибиться, не надо шарить в окружающем мраке. Дверь не там. Взгляд должен обратиться внутрь. В тайники собственной души.
В этом кроется секрет ныряльщика: последняя дверь, та, что выводит к свету, находится в самой глубине сознания.
Внезапно он открыл рот, чтобы вдохнуть пронизанный солнцем воздух. Воспоминания захватили его с такой силой, что он чуть не потерял сознание. Он поморгал, с удивлением взглянул на окружающее пространство. Лужайка с вытоптанной и пожелтевшей травой, которую тут называют «стадионом». Колючая проволока, вышки, серые деревянные скамьи, служащие трибунами. И эти убожества, носящиеся за мячом.
Он улыбнулся. Сегодня он смотрел на них с нежностью. Он их любил. Всех. Без исключения. Воспоминания примирили его с настоящим.
И самое главное, его окрыляло существование другого человека.
Элизабет.
С тех пор как он получил ее письмо, он парил в небесах.
Он различал в своей судьбе некую тайную логику. За несколько недель до смерти, в конце пути, он наконец встретил любовь. Эта женщина была не похожа на других. В ней, наряду с невинностью, таилась и темная бездна, и эта бездна позволяла ей понять его. И идти по его следам, отрешившись от страха и от предрассудков.
Он инстинктивно чувствовал, что может любить ее такой, какая она есть. Ее не надо очищать, как других. Она принимает его собственную черноту. Она загодя чувствует Цвет Лжи. Вот почему она достойна его. Вот почему она поймет его творение.