Черная луна Мессалины
Шрифт:
– Что это ты завалился? Я чай поставила. Пойдем обедать.
Котя с трудом сполз со стула и вяло двинулся на кухню. Ноги заплетались, в животе поднималась горячая тошнотворная волна, пока не заполнила его всего, до краев, и не выплеснулась белой жижей на давно не метенный пол. Котя упал на колени. Его тошнило. Утренний кефир горячей лавой извергался на половик. Заглянувшая в комнату ведьма не на шутку перепугалась. Подхватив мальчика на руки, она уложила его на свой диван и, придвинув стул, присела рядом с телефоном. Сняла телефонную трубку и, набрав две цифры, громко заговорила:
– «Скорая»? У меня ребенок в гостях. Ему стало плохо. Рвота и температура. Какая? Понятия не имею. Градусника не держу.
В ожидании «Скорой помощи» старуха уселась за машинку и снова принялась стучать по клавишам. Голова заболела еще сильнее, и Котя слабым голосом прошептал:
– Баба, что ты пишешь?
– Книгу о своей юности, – глухо откликнулась та, продолжая барабанить по клавишам.
– А как называется твоя книга?
– Она будет называться «Под крылом валькирии революции».
– Кто такая валькирия?
– Дева войны, собирающая на поле боя тела погибших воинов и уносящая в страну мертвых, – раздраженно пояснила старуха, оставляя свое занятие и поворачиваясь к мальчику. – Может, ты все-таки поспишь?
Котя закрыл глаза и увидел прекрасную деву. Раскинув крылья, она неслась над полем боя, где, отбиваясь от врага, падали сраженные свинцом и мечом солдаты. Пикируя на них, как ястреб, дева хватала их тела и взмывала ввысь, уносясь в беспредельность загробного мира. Там завивалась буранами чернота и страшным голосом выли мертвые, обглоданные беспощадными зубами валькирии. Стальными и страшными, как у горбатой ведьмы, что сейчас сидела рядом с ним. Котя заплакал, сотрясаясь в рыданиях.
– Что еще? – недовольно вздохнула старуха.
– Валькирии боюсь, – всхлипнул Котя.
– Ее нечего бояться, она за рабочий класс, – успокоила бабка. – Хочешь, расскажу тебе о ней сказку?
Говорить было больно, и Котя молча кивнул.
– Ну, слушай. Однажды валькирию революции назначили наркомом государственного призрения. Это значит, что товарищ Коллонтай должна была заботиться о бедных, больных, заброшенных детях, стариках и старухах.
Услышав, что валькирия революции – это та самая Коллонтай на колеснице, которую он так боялся, Котя тут же представил ее себе совершенно по-другому. Юная дева в воображении мальчика приняла облик Королевы Ведьм.
– А в это самое время, – рассказчица таинственно понизила голос, – самый большой и красивый дом в Петрограде, называемый лаврой Александра Невского, принадлежал черному духовенству. И решила Александра Михайловна этот дом у попов забрать, чтобы сделать в нем детскую коммуну. Наша валькирия мечтала выгнать из лавры священников и поселить на их место детей. Товарищ Коллонтай решительно вошла в ворота лавры и приказала освободить помещения. Но попы не захотели покидать награбленные у народа богатства и стали звонить в колокола, собирая на подмогу одурманенную опиумом религии паству. Подоспевшая толпа вытеснила Александру Михайловну с территории лавры, и валькирия бросилась за помощью к своему возлюбленному. А надо сказать, что мужем Александры Коллонтай в тот момент был легендарный первый председатель Центрального Комитета Балтийского флота Павел Дыбенко. Он руководил всеми матросами Советского Союза.
И уже на следующий день грузовики с революционными матросами ворвались в ворота лавры. Потрясая оружием и выкрикивая грозные лозунги, герои рассредоточились по вотчине попов, не пропустив ни одного подвала и ни одной кельи в поисках врагов революции. Потом, конечно, злопыхатели говорили, что красные матросы хотели поживиться поповскими богатствами, но это все вранье. Бойцами революции двигала лишь жажда справедливости, а алчность им была чужда. И вот, когда на их пути встал один из церковников и занес свой жезл, желая ударить,
Старуха замолчала, задумавшись. А перед Котей возникло хохочущее лицо девы-валькирии Коллонтай. И вдруг оно стало точь-в-точь как у желтой фигурки, которую он видел на шее Королевы Ведьм. Желтое лицо с зелеными камушками-глазами склонилось над поверженным человеком, которого Гертруда Яновна называла незнакомым словом «церковник». Вместо головы у церковника была кровавая каша, и в ней утопала одна из совиных девиных лап.
– А потом Шурочку предали, – вдруг вскинула голову Гертруда Яновна, словно что-то вспомнив. – Самый главный вождь революции, Владимир Ильич Ленин, обвинил товарища Коллонтай в несвоевременности экспроприации церковного имущества и отстранил от руководящей партийной работы. Какая низость! Александра из-за границы деньги на революцию на свой страх и риск чемоданами возила, а Ильич и не вспомнил о героизме ближайшей соратницы. Мое твердое мнение, что Ленин надругался над революционными идеалами, пойдя на поводу у собственных амбиций. Но, к счастью, ему на смену пришел наш выдающийся генералиссимус Иосиф Виссарионович Сталин. Отец народов восстановил справедливость, наказав врагов революции и наградив ее героев, особенно выделив Александру Коллонтай. Мне посчастливилось бок о бок бороться с ней за правое дело, и я собственноручно, вот этими самыми руками, растерзаю того, кто посмеет обидеть эту святую женщину.
Она замолчала и принялась остервенело барабанить по клавишам пишущей машинки, а Котя впал в забытье. Прибывшие врачи измерили мальчику температуру, посмотрели горло, определили, что у ребенка катаральная ангина, сделали жаропонижающий укол, велели полоскать горло фурацилином и отбыли восвояси. Больше на Котю старуха не отвлекалась. Она стучала по клавишам, как ненормальная, со звоном сдвигая каретку пишущей машинки и наверстывая упущенные дневные часы. А Котя лежал и думал о валькирии. А он ведь посмел обидеть Королеву Ведьм, заставив расстроиться из-за разбитых духов. Теперь его участь решена. Старуха не оставит его в живых. Растерзает. Она сама так сказала. А если пожаловаться маме? Нет, лучше не надо. Мама и так сердита на Котю. Звонок в дверь прервал размышления мальчика. Мама пришла раньше обычного и без сил опустилась на стул в прихожей. С дивана Коте было хорошо видно ее осунувшееся лицо с запавшими глазами.
– Леша совсем плох, – выдохнула она, опуская на пол холщовую сумку.
Ведьма вернулась в комнату и сухо сказала, никак не реагируя на известие:
– Мальчишка заболел. Пришлось вызывать врача.
– Что с ним? Жар? – забеспокоилась мать, поднимаясь со стула в прихожей, заходя в комнату и опасливо трогая Котин лоб.
– Таскаешь его за собой, Наталья, вот и подхватил парень инфекцию, – осуждающим тоном заметила старуха. – Ребенок должен расти в детском коллективе под присмотром опытных педагогов. Теперь, когда Алексея со дня на день не станет, тебе бы следовало хорошенько подумать о судьбе сына. Что ты из себя представляешь? Ни прописки, ни профессии, ни перспектив. Вот уволит тебя Коллонтай, и ты, Наталья, загремишь по статье за тунеядство. На меня не рассчитывай. Я помогать не стану.
– Гертруда Яновна! – всхлипнула мама. – Могли хотя бы сделать вид, что вам жалко Лешу!
– Хулиган и дебошир! – жестко отрезала бабушка. – Мы в революцию таких сотнями расстреливали! Будешь наливку?
– Можно, – жалко улыбнулась мать, вытирая слезы.
– Вот и молодец. Я тоже выпью, чтобы не подцепить инфекцию от твоего поганца.
Рим, I век н. э.