Черная магнолия
Шрифт:
— Позвольте-позвольте, сударь! Смею заметить, вы пропустили несколько строк. Вторым предложением у Антона Павловича было: «Дмитрий Дмитриевич Гуров, проживающий в Ялте уже две недели и привыкший тут, тоже стал интересоваться новыми лицами».
Адвокат повернулся. Перед ним сидел упитанный, круглый, точно пузырь, господин с редкими и какими-то общипанными усиками, чем-то напоминающими кошачьи. Он был одет в костюмную, слегка помятую тройку. Из жилетного кармашка свешивалась медная цепочка дешевых часов. Заношенная сорочка имела заломы на воротнике —
— Вы абсолютно правы. Но тогда мне следовало бы произнести не только упомянутое вами предложение, но и два последующих про этот павильон и их случайные встречи в городском саду. К тому же прошу обратить внимание, что в данном случае мы имеем далеко не полное сходство: у Чехова — блондинка, а перед нами — брюнетка, у него — шпиц, а здесь — пудель.
— Невероятно! Я искреннее поражен вашими литературными познаниями! — восторженно воскликнул толстяк и затряс щеками. — Позвольте быть с вами знакомым. Меня зовут Ярополк Святославович Сорокопятов. Я литературный критик; пишу книгу о ялтинском периоде жизни Антона Павловича. Нахожусь здесь, можно сказать, в командировке и так же, как и чеховский Гуров, — уже две недели.
— Клим Пантелеевич Ардашев, адвокат, — склонил голову в приветственном поклоне присяжный поверенный. — А это мой давний спутник — доктор Нижегородцев, Николай Петрович.
— Рад, чрезмерно, можно сказать, рад… — Сорокопятов вертел в руках пустой бокал и, сглатывая слюну, жадно глядел на початую бутылку Лафита № 17. Заметив это, Ардашев, осведомился:
— Вы позволите угостить вас?
— О да! С превеликим удовольствием! В компании с такими образованными людьми, можно сказать, сам Бог велел…
— Ну, тогда за знакомство!
— Вы так любезны…
Осушив содержимое бокала, литератор заметно повеселел:
— А вы, Клим Пантелеевич, давненько ли в Ялте?
— Сегодня первый день.
— А где остановились?
— Ну, мы поступили так же, как обычно делал Чехов, когда приезжал сюда на отдых: оставили вещи в гостинице, а сами решили осмотреться. Думаю, выбрать какую-нибудь подходящую дачу.
— И долго вы собираетесь ею пользоваться?
— Не знаю, право, — пожал плечами Ардашев, — ну уж по крайней мере лет десять.
— Десять лет? — Сорокопятов удивленно вскинул брови.
— Видите ли, — решил объясниться Нижегородцев, — мы собираемся купить в Ялте либо в ее окрестностях два дома. Прошедшая зима в Ставрополе была такой длинной и суровой, что Клим Пантелеевич уговорил меня отправиться на юг и обзавестись недвижимостью.
— Замечательное решение! Что может быть лучше, чем свой уголок на южном берегу. Такое разве что во сне пригрезится. — Он мечтательно прикрыл глаза и умиротворенно изрек: — Сидеть и писать под цветущей магнолией, любуясь на уплывающее в море солнце. Ах! Правда, мне такое счастье, видимо, уже не улыбнется…
— А вы не расстраивайтесь, — в глазах
— Вы меня просто удивляете своим поистине чеховским гостеприимством! — восторженно воскликнул новый знакомый. — Помню, как он потчевал меня: «Вы, — говорит, — голубчик, еще рюмку водки налейте и ветчинкой закусите. Непременно ветчинкой! И ни в коем случае соленым огурцом. Огурец он что? Соленая вода и только! А ветчинку-то в московских трактирах к водке всегда подавали. Ее в те времена «казенной закуской» нарекали. А вот следующую — тут уж никуда не денешься! — груздочком солененьким!..»
Ардашев не моргая уставился на собеседника и недоверчиво спросил:
— Вы что же, были знакомы с Чеховым?
— А как же? С самого девяносто шестого года…
— Простите, с како-ого? — подавился вином Нижегородцев.
— С девяносто шестого, — пожал плечами литератор. — А что тут удивительного? Мы случайно встретились на отдыхе в Кисловодске. И если хотите знать, это ведь именно я придумал это самое название — «Дама с собачкой»!
— Вы? — доктор оторопело уставился на писателя.
— Это, господа, случилось в августе. В то время я был учителем словесности у нас в Костроме. Подсобрал я деньжонок и отправился на воды. Так случилось, что поселился я тогда в той же самой гостинице, что и наш великий писатель. Виделись с ним на завтраках, раскланивались и как-то незаметно, можно сказать, подружились. Помню, стоим вдвоем перед Курзалом, а поодаль мадам — сущий ангел; на поводке у нее — мопс. Антон Павлович посмотрел на нее и как-то задумчиво произнес: «Дама с мопсом». А я и говорю: «Дама с собачкой звучит как-то интересней». «Ну, да, — согласился он, — так определенно лучше».
— А какую же гостиницу выбрал Чехов? — осведомился адвокат.
— Жили мы с ним в «Гранд-отеле». Вечерами ходили на симфонический оркестр, который играл на площадке у Курзала. Он потом встретил там каких-то знакомых артистов, и они уехали на охоту в горы. Вот уж название запамятовал, какое-то туземное, не наше…
— Может, Бермамыт? — подсказал Нижегородцев.
— Да-да, именно так!
— Послушайте, Ярополк Святославович, — восхищенно вымолвил присяжный поверенный. — Мы вас теперь от себя не отпустим. Вы уж, пожалуйста, не жадничайте, поведайте нам о Чехове.
— Видите ли, — вмешался доктор, — Клим Пантелеевич писатель и драматург. Две его пьесы поставил наш ставропольский театр.
— Так что ж вы раньше молчали! — вскинув руки, обрадовался Сорокопятов. — Нам сам Бог велел познакомиться! А где вы печатались?
— Мои рассказы выходили отдельной книжкой у Суворина, но тираж был невелик. Я пишу под псевдонимом.
— И как, позвольте узнать, ваше литературное прозвище?
— Побединцев, Клим Побединцев.
— Нет, к сожалению, не слышал. Но это ничего… А книжечки, случаем, не найдется?