Черная месса
Шрифт:
Творец вынужден был, однако, создать человека, — человека, или противостоящее миру существо. Он вывел вселенную из равновесия, опустошил ее; вечные формы подчинились силе гравитации, то есть смерти; обессиленные братья-духи стенали в темнице Его Имени — кроме одного не порабощенного, обозначавшего другую оболочку Себя самого — обвинителя самого Себя! Да, Он должен был создать человека в оправдание собственной персоны; мистерию эту следует понимать так, что человек сотворен из комка глины, то есть представляет собой не органически-демоническую мысль, как все другие обреченные на бренность и все же гармоничные формы, но является произведенной на обочине природы парадигмой, — так называемым «подобием»! Да, подобием своего Творца: ведь он несет на себе его печать дисгармонии и тщеславия. Создание человека — псевдотворящее деяние. Он — рагу
В последнее время естествознание включает в свою смешную систему эволюции форм так называемый missing link [79] , потерянное звено. Удался, и все же не вполне удался этот обман: то есть лукаво замолчать опасный повод для революций — множественность, систематизировать кажущуюся единой цепь развития, и вместо единственно реального статичного политеизма провозгласить истинность динамического монотеизма! Воистину человек, это произведение механики, послан в проявленный мир как защитная речь своего Создателя. Но пространство, вмещающее в себя этот missing link, пространство, кое лежит между вегетативной природой и природой богов, это пространство, в центральной точке которого стоим мы, жалкие печеные изделия, есть сама бесконечность. Да, я громко кричу об этом: человек — противоестественный, искусственный продукт, Голем догматики, произведение тирана, его неудавшееся оправдание!
79
В теории эволюции — потерянная переходная форма между обезьяной и человеком.
Пот катился у меня по лбу. Комната плясала перед глазами. Я вскочил и закричал:
— Ты лжешь, ты лжешь! Сам сын Божий, собственный Его любимый сын, предан был мучительной смерти, чтобы избавить нас!
Я не мог говорить дальше. Нежные голубые глаза доктора Грау остановились, улыбаясь, на мне. О, мне хотелось обнять и поцеловать его!
— Да, сын и посредник — именно так, — сказал он. — Во времена гармоничного первобытного мира сообщество сущностей жило в состоянии, так сказать, демонической анархии, а нашим Создателем они были сброшены в ад абстрактного авторитета. И человек — туда же, — этот глиняный паладин шаткого трона, тот, чье дыхание уже — умышленное убийство. Он не чувствует ничего, кроме своей греховности, ничего, кроме механической бессмысленности своего появления на свет, и потому страстно жаждет патетического «избавления», как претворяется в его устах постоянно нашептываемое ему в уши слово величественного Другого, дарующего свет освободителя, — слово, которое здесь означает «уничтожение». Иногда же кричащая об «избавлении» искусственная глина из-за шепота возвышенного суфлера-подсказчика становится валкой и слабой, и часовщик должен снова завести пружинку.
В одном таинственном месте лежит первая глиняная фигурка, человеческая конструкция, сохраняющая идею, и снова приходит время, когда она воплощается.
И затем зовется она Илия или Христос.
Моя голова упала на стол, и я пролил вино.
— Да, — продолжал доктор Грау, — человек оказывается абсолютно инородным телом и чуждым духом в этом мире, и эта чужеродность проявляется в нем даром абстракции и разумом, которые по видимости возвышают его над прочими существами и в самом деле позволяют над ними господствовать. Так господствует лишенная корней, вторгшаяся извне раса конкистадоров над покорными аборигенами.
Человек, чужак, живет, однако, в мире, который из-за возвышения одного духа над другими лишился гармонии и подвластен смерти, а человек тоже способен пребывать в мире, лишь принимая его судьбу и приспосабливаясь к нему.
Если подумать, первое заблуждение механика состояло в том, что его Адам в мире тяжести мог оставаться бессмертным. Нет! Этот Адам должен был приспособиться к законам размножения и смерти. Однако пока он привыкал к вещам, ряд поколений которых не восходил к «Творцу», перетекало и в него что-то от их святой крови; он скоро стал подобен привитому к одному из благородных деревьев плоду, и неуклонно ускользал из рук господина и мастера.
Но когда он приближается, сохраняя двойственность своей натуры, к ранее сотворенным и не созданным Творцом вещам, он манит демонов, отделившихся
Посланника же своего в «чистом случае» называет он Сыном и дает ему после осуществления деяния сгинуть в огне, чтобы снова хранить его за семью печатями.
Я попытался молиться, прочесть про себя «Отче наш». Однако вино и ужасные слова, услышанные мною, оглушили меня и не дали закончить. Доктор Грау снова взял меня за руку.
— Такой посланец — пророк Илия, о котором вы говорили!
Как раз историей того дня, когда появился Илия, я и занимаюсь в настоящее время. Ведь тогда в мире арестованных во Имя Божие демонов разразился один из тех кризисов, когда наделенный свойствами природы и духов автомат снова должен был воплотиться, чтобы, показав человечеству пример, вывести его на верную дорогу. Побежденные боги становились сильнее; тоскуя, взывали они к стихиям, которые когда-то были их спокойными и счастливыми идеями; противник был могуч в деле и его слово правды мягко вело чужаков, людей, к воссоединению с природой. Призыв к избавлению звучал все слабее, у человека пропадало желание оправдывать своего Творца и выстраивать мир по его тираническому образцу. Высочайший был в ярости, когда увидел, что вражда усилилась и его орудие, гениальная конструкция его мудрости, сражается на другой стороне. Он вынашивал месть. Чума, голод, мор и засуха приходили ему на ум изо дня в день. Так хотел он человека, своего взбунтовавшегося солдата, вновь принудить к повиновению.
А происходило это во дни Ахава [80] , сына Амри, царя Израиля, как записано в Третьей Книге Царств Ветхого Завета.
VI
Паломничество к Сатане
Свеча на нашем столе чадила. Пришел хозяин с ножницами и обрезал ее.
Я размышлял. Почему монашеская ряса не опалила мне тело? Что мне пришлось выслушать!
О, ночи в моей келье и вечно возвращающийся сон, когда вечный Бог в образе Троицы являлся мне в язычке пламени свечи!
80
Ахав, сын царя Амри, в 924—903 гг. до н. э. был царем Самарии, где вместе с женой Иезавелью ввел тирийский культ Баала, против которого боролся Илия.
Но это был злой Бог, злобный, властолюбивый Бог-деспот?!
И я должен в это поверить?
Да, я этому верил. Бился ли я в паутине колдовства?
Почему полюбил я страшного еретика за этим столом, почему наполняли меня его голос и облик дружеским чувством? Разве не было все, что он говорил, проклятием Богу и благословением Сатане?
И я жадно внимал им, мое сердце соглашалось с ними? Я — отверженный монах, которому и бежать нельзя было, и даже короткая молитва на уста не шла? Члены мои отяжелели от густого, необычного вина. Я смотрел на доктора Грау, который опять очнулся от новой слабости и, устремив страстный мальчишеский взгляд на мой рот, не способный ни сказать ничего, ни ответить, продолжал дальше:
— В то время два Элохима, томившиеся в темнице Высочайшего, окрепли и осмелели. С силой рвали они свои цепи. Люди служили им все вернее и охотнее, и на посвященных им мистериях избавлялись от ига абстрактного авторитета, достигали полноты жизни, радости и счастья.
Эти демоны звались на языке того времени Баал и Астарот [81] , были особенно дороги народу финикийцев и высоко им почитались. Этот народ был расой равнин и благого, плодородного, одухотворяющего Средиземного моря.
81
Астарот, или Астарта — финикийская богиня любви, деторождения и плодородия и войны, супруга Баала.