Черная моль (Черный мотылек) др.перевод
Шрифт:
Лавиния опустила капюшон и, расправляя перышки, взбила оборки на юбке и поправила складки. Затем вошла, неся себя торжественно и гордо, с развернутым веером, высоко вскинутой головой, положив пальчики, обтянутые перчатками, на рукав бархатного камзола Лавлейса. Заслышав легкий ропот голосов, вызванный ее появлением, Ричард обернулся и увел жену. Он не узнал ее спутника, но блеска в глазах Лавинии и улыбки на ее пухлых губах было достаточно, чтоб подсказать ему, что она крайне обрадована встрече с этим мужчиной. Ричарду предоставилась возможность как следует разглядеть Лавлейса, пока эта ослепительная пара подходила поближе, и он с изрядной долей восхищения не мог не заметить красивого лица с тонкими чертами и серыми глазами, в которых искрилась смешинка, чувственного четко очерченного рта, а также подбородка, говорившего о решительности характера. Да, этот господин не принадлежал к породе сюсюкающих раскрашенных «собачонок» Лавинии, несмотря
Леди Лавиния мило улыбнулась мужу и похлопала его по руке с видом собственницы.
— Дики, дорогой, я встретила старого друга, очень старого доброго друга! Разве это не замечательно? Капитан Лавлейс… мистер Карстерс.
Мужчины раскланялись. Ричард — с некоторой неохотой, капитан — с непринужденной bonhomie [31] .
— Следует признаться, сэр, я всегда преклонялся перед сей блистательной красотой, судить о которой во всех отношениях можно лишь вам, и никому более! — дерзко произнес Лавлейс и отвесил еще один поклон, на этот раз в адрес миледи.
31
Bonhomie (фр.) — приветливость, добродушие.
— Вы в этом не одиноки, сэр, — с улыбкой ответил Ричард.
Тут к ним подбежала леди Дебере и нежно расцеловалась с Лавинией.
— Дорогая! Милая моя Лавиния!
Леди Лавиния покорно подставила напудренную щечку.
— Ах, Фанни, дорогая, до чего приятно снова видеть вас! — проворковала она, разглядывая сквозь ресницы огромное в форме башни сооружение из напудренных локонов и искусственных цветов на голове подруги.
— Однако, ангел мой! — воскликнула леди Фанни, отступив на шаг, чтоб оглядеть подругу. — Вы, никак, болели?
— Как странно! — улыбнулась Лавиния. — Я только что хотела задать вам тот же вопрос, милочка! Несомненно, все дело в возрасте! Печально… Неужели обе мы выглядим такими ужасными развалинами? — и, кокетливо обернувшись к мужчинам, она выжидательно улыбнулась.
На нее тут же посыпался целый ворох комплиментов, и леди Дебере, болезненный цвет лица которой не помогали скрыть ни румяна, ни пудра, почувствовала себя еще более жалкой рядом с цветущей бело-розовой Лавинией и, вспыхнув от раздражения, отошла, успев, правда, пригласить свою дорогую Лавинию сыграть с ней партию в фаро. Но Лавиния, как вскоре выяснилось, предпочла наблюдать за игрой за столом Ричарда, заявив, что одно ее присутствие принесет мужу удачу.
— Не сомневаюсь, дорогая, — ответил Ричард, — однако сегодня я не играю. Почему бы тебе не принести удачу Бобу? — и он кивнул в сторону стола, за которым сидел полковник со стаканчиком покерных костей в руке.
Лавиния надулась.
— Нет. Я хочу, чтоб ты играл!
— Просить бесполезно, леди Лавиния! — протянул сэр Грегори. — Ричард сегодня не в настроении.
Селвин, побрякивающий костями в стаканчике, обернулся к Маркхему, на лице его отразилось подобие невинного изумления. Затем он перевел взгляд на суровое, почти мрачное лицо Карстерса и снова изумился. Встряхнул стаканчиком и, метнув ехидный взгляд на своего противника, поджал губы.
— Вот как? — многозначительно произнес он.
Даже Лавиния присоединилась к последующему за этим замечанием взрыву смеха. Замечание само по себе не было слишком остроумным, но уж больно комичное выражение лица было при этом у Селвина и слишком уж много ехидства вложил он в эту короткую фразу.
Кто-то выкрикнул, что готов держать пари с Лавлейсом; предложение было тут же принято, и глаза Лавинии, провожавшие капитана Гарольда, идущего к столу полковника, снова засияли.
Ричард отправился принести жене чего-нибудь прохладительного, а когда вернулся, обнаружил ее у игорного стола, за спиной у Лавлейса. Опустив руку ему на плечо, миледи с волнением наблюдала, как разлетаются кости по столу. Он поспел как раз вовремя, чтоб услышать, как она радостно захлопала в ладоши и воскликнула:
— Повезло! Это я принесла удачу!.. Буду бросать еще!
Обернувшись, она поймала на себе взгляд мужа и личико ее вытянулось.
— Ты не возражаешь, Дики? — умоляюще протянула она.
Он возражал, однако боялся показаться грубым или смешным в глазах всех этих людей, а потому, рассмеявшись, покачал головой и, став рядом с женой, принялся наблюдать за ходом игры.
Когда она, наконец, закончилась, выяснилось, что удача отвернулась от Лавинии и что она проиграла свою бесценную рубиновую сережку Селвину, который, аккуратно опустив ее в жилетный карман, утешил миледи обещанием, что будет вечно хранить сей сувенир у сердца. Тогда и только тогда согласилась Лавиния перейти в залу для танцев, и в течение следующего часа Ричард имел удовольствие наблюдать, как жена танцует менуэт с разными молодыми аристократами, отдавая, впрочем, предпочтение вновь обретенному ею Гарри Лавлейсу.
Глава 19
В последующие дни у Ричарда создалось впечатление, что капитан Лавлейс просто не выходит из их дома. Стоило заглянуть в будуар жены, и он видел там Лавлейса, нависшего за спиной у Лавинии, которая играла на спинете [32] , или перелистывающего номер «Рэмбиера» [33] . Если Лавиния собиралась на бал-маскарад, то именно капитан, и никто другой, удостаивался чести наблюдать за завершением ее туалета и добавлять последние штрихи, наклеивая в нужные места мушки. Стоило Карстерсу попросить жену уделить время и ему, как она тут же рассыпалась в извинения: ах, нет, Гарри везет ее в Воксхолл [34] или Спринг-гарденс. Стоило ему войти в дом, как глаза тут же натыкались на тросточку капитана и его шляпу с твердыми полями; а когда он выглядывал в окно, то весьма часто наблюдал следующую сцену: к дому подкатывает экипаж и из него бодро выпрыгивает Лавлейс. Кое-как вытерпев неделю его постоянного присутствия в доме, Карстерс не вытерпел и заметил жене: не стоит слишком уж поощрять старого друга, ему вовсе не обязательно проводить все время на Гросвенор-сквер. Лавиния взглянула на мужа с упреком, а затем осведомилась о причине. Он нехотя ответил, что это не слишком прилично. Тут Лавиния широко распахнула глаза и потребовала объяснить, что он находит неприличного в визитах такого старого друга. Ричард не без юмора ответил, что дело вовсе не в возрасте капитана Гарольда, напротив, он чересчур молод — это и вызывает возражения. В ответ Лавиния обвинила его в ревности. И была недалека от истины, однако Ричард с жаром отверг это предположение. Что ж, тогда он просто глупец! И ему не следует сердиться — Гарри действительно всегда был ее добрым другом, и потом, разве Ричарду не нравится ее новая прическа, которую придумал не кто иной, как капитан Лавлейс?.. Но и этот аргумент не убедил мужа: неужели она не понимает, что визитам Лавлейса должно положить конец? Нет, она поняла только одно: то, что у ее Дика чудовищно скверный характер и что он сегодня явно не в настроении. И пусть не мучает ее! Да, она постарается вести себя прилично, но пусть и он тоже! А теперь ей пора за покупками, в связи с чем потребуется не менее двадцати гиней.
32
Спинет — род клавикорда.
33
«Рэмбиер» — популярный в то время журнал.
34
Воксхолл — увеселительный сад в Лондоне, существовал в 1661–1859 гг.
Несмотря на все обещания «вести себя прилично», она вовсе не пыталась умерить пыл Лавлейса и с неизменно очаровательной улыбкой продолжала принимать самые разнообразные знаки внимания с его стороны.
Утром того дня, когда они собирались посетить бал у герцогини Девонширской, Ричард снова затронул эту больную тему. Миледи еще лежала в постели, белокурые локоны ее были не напудрены и волнами спадали на плечи. Рядом на столике стояла чашка горячего шоколада, а по одеялу были разбросаны бесчисленные billets doux [35] от поклонников. В руке она держала букет белых роз с прикрепленной к нему карточкой, на которой крупными буквами были выведены инициалы: «Г. Л.».
35
Billets doux (фр.) — любовные записки.
Возможно, именно вид этих записок, разбросанных по постели переполнил чашу терпения Ричарда. Во всяком случае, с неожиданной злобой, столь несвойственной его обычно покладистому характеру, вырвал он цветы из рук жены и зашвырнул их в угол.
— Нет, этому безумию следует положить конец! — воскликнул он.
Лавиния, неприятно удивленная этой выходкой, приподнялась на локте.
— Д-да как ты смеешь?! — выдохнула она.
— Вот до чего дошло! — с горечью воскликнул Карстерс. — Как смею, видите ли, я, твой законный муж, пытаться укротить эти неприличные выходки! Вот что я скажу тебе, Лавиния, я сыт по горло этими шалостями и не собираюсь больше мириться с ними!