Чёрная нить
Шрифт:
Стоило отдать Анку должное, её слова, пусть отчасти и путанные, вселили в Эсфирь уверенность. Эсфирь – Танатос. Самая настоящая. Она родилась такой, потому что кто-то должен был занять это место. И Катартирио – её земля.
Всё верно.
Воспоминания развеялись и ускользнули, оставив сладкое послевкусие. Эсфирь почувствовала себя немного глупо, в очередной раз
– Просыпайся! – Крик Эсфирь загрохотал из-под каждого сугроба и сбросил жницу с ветви.
Анку бухнулась наземь пыльным мешком. Под её накидкой что-то противно хрустело и скрипело, пока она собирала руки и ноги и поднималась – со стороны казалось, будто груда тряпья оживает и пытается сложиться в существо, привычное глазам живых. Худая, как скелет, жница встала. Скинула остроконечный капюшон, окруженная шевелившимися лоскутами своего плаща. По её впалым глазницам, видимо, в конец отчаявшись уйти на покой, ползали серебристые духи мошкары.
– Жнецы не спят!
Да-да. И в тот же миг они – не нежить. Анку вообще считала это слово ругательным и просила к ней его не применять.
– Чего вы хотели? – Её вопрос прошелестел в черепушке Эсфирь, не удосужившись сперва затронуть слух.
– М?.. – Эсфирь увидела, как из кармана жницы выползает отряд призрачных жуков.
Кошмар! Одни походили на крошечные лепешки. Лапки других и вовсе бежали отдельно от сплющенных тушек. Злой рок не пощадил бедолаг. Зелен лист, они пали под кованым мужским сапогом.
– Анку?..
– Ну?..
– Ты хотела бы выйти к дышащим? – Эсфирь потыкала рукоятью клевца темноту под кустом. Птенчик с погнутым крылом выпрыгнул оттуда и втянулся в оружие серебристой дымкой, улетая на покой. – Однажды я завела в Катартирио Олеандра. Думаю, тебя тоже смогу сопроводить.
– Не сможете, – с горечью отрезала Анку. – Вы до сих пор не понимаете, да? Я неспроста называю их мир – миром дышащих. Я там дышать не могу. Наши с вами умения в чём-то схожи. И вы сочли, что мы схожи в остальном? Не заблуждайтесь! Вы и тут, и там вольны бродить. Я – нет. Первый же луч солнца обратит меня пеплом. А порыв ветра унесёт его в могилу.
– Но Олеандр!.. – заикнулась Эсфирь.
– Явное исключение, которому должно найтись объяснение, – огрызнулась Анку. По её плащу пробежали тёмные искры, а в следующий миг от неё повеяло тяжелым замогильным холодом. – С иными такой трюк не пройдёт. С Олеандром вас что-то связывает. Вы упоминали о белой нити… Примите совет – узнайте о ней. Полагаю, неподалёку вы и ответ откопаете об исключительности этого юноши. Нет дышащим хода в пристанище духов! Уясните. И никого больше сюда не приводите – пожалеете.
С точки зрения Эсфирь, услышанное не снимало вопросы о приходе дышащих
Или белую и черную нити ничего не связывает? Чушь! Олеандр, помнится, говорил, что за совпадениями кроются неразгаданные закономерности. Вряд ли две такие похожие нитки не объединяет одна суть.
– У меня две просьбы. – Эсфирь снова посмотрела на Анку. – Вторую озвучу, когда покончим с первой. Нужно проводить души. Бойня неподалёку грянула. Кровь пролилась. Не заметила?
– Нет.
Кто бы сомневался! У Анку ведь дел по горло: надо под каждым кустом поваляться, каждый бок отлежать – их у неё целых два! Весьма трудно выкроить среди стольких забот мгновение, чтобы помочь душам.
Эсфирь опустила лезвие клевца к земле. Подобравшиеся жуки втянулись в него дымками и улетели в вечное обиталище первородного покоя.
– Задержи феникса, который может говорить. – Эсфирь ударила рукоятью клевца по земле.
По округе прокатился громовой рокот. Прозвенел меж деревьев, как осколок металла в кувшине, и рванул на поиски освободившихся от оков плоти душ, чтобы настигнуть их и утянуть к путям-переходам.
Вскоре почти все шумы стёрлись. Остались только тихие щелчки, с которыми у ручья начали сшиваться серебристые тени. Слетевшись на зов клевца, души погибших у Вересков росли и множились. Дрожали и смазывались, заново обретая уцелевшие руки и ноги.
Одно из умений позволяло Эсфирь слышать чужую боль. Ныне каждого умершего жалили скверные воспоминания. За каждым умершим стояла своя история, свои тяготы, вина, сожаления. Но пуще прочих терзались пострадавшие в пожаре. Сколько их пришло? Три десятка? Четыре? Пять?
Немыслимо!
Искалеченные души умерших выстраивались вдоль берегов ручья. Те, у кого вместо глаз зияли провали, беспокойно озирались и пихали друг друга локтями. Зрячие недоумевали. Осознание, что привычные земли вдруг лишились красок, отвергалось множеством умов.
– Танатос! – В зове Анку прозвучали вопросы: «Почему вы медлите, чего ждёте?»
– Иду! – Эсфирь вихрем понеслась по кривым рядам, пропуская души погибших через себя и морщась от снятых с них мук.
Серебряные тени таяли в груди и утекали в клевец. Чужая боль липла к телу, резала и кусала, но разум не омрачала. Теперь Эсфирь могла приглушать отнятые у мёртвых терзания и утолять ими голод.
В один миг она впитала последний дух, в другой – затылком ощутила цепкий взор и обернулась.