Черная ночь Назрани
Шрифт:
Сейчас у него в голове вертелись слова человека, который явился за Бритаевым, но в квартиру не зашел. Сказал, что подождет на лестнице, покурит. Аштреков, как выяснилось, не курит. Правда, слова насчет перекура могут быть сказаны для отвода глаз, если он предусмотрел такие тонкости, или автоматически, как многие люди всякий перерыв в работе называют перекуром. Базоркин — тот курит. И в принципе его правдоподобная история может оказаться искусной инсценировкой, а нелепости, изобличающие Аштрекова, цепью случайных совпадений.
На его звонок Патимат ответила, что будет весь вечер дома, Александр Борисовйч может заходить в любой момент.
Одновременно со всеми этими звонками и размышлениями Турецкий наблюдал из машины за султановским домом. Не ведется ли за лейтенантом слежка? Это очень важный-свидетель, и хорошо бы приставить к нему охрану. Если сегодня нет возможности, придется рискнуть. Но завтра его в любом случае нужно обязательно обезопасить.
Открылась калитка, и на улицу вышли Цаголовстарший и провожавший его хозяин. По лицу Беслана Ибрагимовича трудно понять что-либо, а вот у Руставела выражение лица кисловатое, видимо, беседа закончилась не в его пользу.
Когда Цаголов передал ему содержание разговора, следователь удивился:
— Вы же уже все узнали. Зачем ему повторять то же самое в присутствии стариков?
— Чтобы на всю жизнь стыдно было.
О такой традиции Турецкий слышал впервые.
Беслан Ибрагимович спросил:
— Что вы намерены делать?
— У меня есть страстное желание — арестовать Круликовского. Клевета на Тавасиева для этого дает мало оснований. А похищение главы МВД — это преступление из преступлений. Но без разрешения суда ничего нельзя сделать.
Он достал бумажку, на которую записывал номера здешних телефонов, и, позвонив дежурному Верховного суда, узнал что председатель находится в Магасе, на совещании у президента. Когда вернется в Назрань — неизвестно.
— Придется подождать до утра, — констатировал Турецкий.
— Какие у вас ближайшие планы?
— Сейчас собираюсь зайти к Бритаевой. Потом пойду в общежитие.
— Александр Борисович, у вас же есть при себе телефон?
— Два.
— Скажите, пожалуйста, номера. — Цаголов записал их в книжечку. — Если вы действительно готовы арестовать Круликовского, то я постараюсь разыскать председателя Верховного суда на работе или дома. Скажу, что у вас есть все основания для ареста.
— Беслан Ибрагимович, завтра я улетаю в Москву. Мне самому хочется до отъезда разыскать и освободить вашего сына. Если у вас с председателем отношения накоротке, если существует теоретическая возможность получить постановление на арест Круликовского, я стремглав покидаю свое временное пристанище и мчусь куда скажете.
— Спасибо. А сейчас я вас довезу до Бритаевой. Она где живет?
— На улице Лермонтова. Это далеко от вас?
— У нас тут все близко.
— Честно говоря, первым пунктом в моем вечернем плане значится покупка цветов.
Уже через десять минут Турецкий входил с букетом в подъезд знакомого дома.
В коридоре квартиры кроме открывшей дверь Патимат он увидел ее дочь, сына и подругу Ларису, ту самую, которая работает в гостинице.
— Мне прямо неловко, — улыбнулся Александр Борисович, — вы встречаете меня, как какого-нибудь почетного гостя. Я же должен извиниться за то, что мой визит носит несколько утилитарный характер.
Под утилитарностью Турецкий подразумевал, во-первых, то, что ему нужно подзарядить один из двух своих мобильников.
— Как человек бездомный я могу сделать это только лишь у вас. Кстати, разрядился он после длительного разговора с Москвой. Мои коллеги обследовали кухню, на которой готовилось последнее блюдо дня очернительства Тавасиева.
Александра Борисовича провели в ближнюю комнату. Там он, выудив из сумки зарядное устройство, подключил аппарат к сети.
— Теперь как бездомный и целый день находившийся на ногах человек отправляйтесь в душ, — сказала Патимат, — потом будем ужинать.
— Спасибо. Но прежде я хочу выяснить у вас еще одну мучающую меня проблему.
— Я не помешаю? — спросила Лариса.
— Никоим образом, вопросов-то мало.
В квартире тихо, не работают ни телевизор, ни радио — траур. Дети деликатно разошлись по своим комнатам. Патимат пристроилась на диване, Турецкий напротив нее на стуле. Лариса сидела в кресле — длинноногая, в темно-вишневом костюме, эффектно освещенная боковым светом торшера.
— Скажите, Патимат, почему охранник не зашел в квартиру?
— Я и предложила Зауру пригласить его. Он сказал, что тот пока хочет покурить на лестнице.
— Бросается в глаза, что в вашем подъезде довольно чисто. Значит, есть уборщица. Как часто она убирает?
— Наверное, каждый день. Во всяком случае, у нас всегда чисто. Правда, сейчас она весь июнь в отпуске.
— Ее кто-нибудь заменяет?
— Сами жильцы по очереди подметают на своих этажах. Это так легко, тут никто не сорит. Поэтому достаточно раз в неделю пройтись с веничком.
— Раз в неделю по каким дням?
— Обычно в конце недели, в районе выходных. Я в этот раз подметала в понедельник, поскольку в воскресенье мы были на даче.
— В понедельник утром?
— Да.
— Скажите, Патимат, у вас принято курить в подъезде? Вот в нашем доме, например, многие не курят в квартире, а смолят на лестничной площадке.
Патимат уже догадалась, куда клонит следователь, поэтому ответила подробно:
— На нашем этаже и на двух соседних, четвертом и шестом, курит только один человек. В двенадцатой квартире живет следователь прокуратуры, так это его зять. У них маленький ребенок, поэтому он выходит, чтобы не дымить там. Он приспособил себе под пепельницу обычную консервную банку, прикрепил ее к перилам.