Чёрная пантера с бирюзовыми глазами
Шрифт:
– Нас особо-то и не спрашивал никто, – вздохнул Коул. – Всё происходило так быстро и так страшно. Элли увезли на операцию, а меня с ней не пустили.
– Я думал, в то время отцов уже пускали на роды? – нахмурился Гейб.
– Да, и я присутствовал при рождении всех своих сыновей. Но не в тот раз. Врач сказал, что случай не рядовой, там патология, возможно, понадобится реанимация... В общем – я ему поверил. Почему я не должен был ему верить? Я ждал, и мне даже показалось, что я слышал плач младенца... Позже я убедил себя, что просто слышал плач какого-то другого малыша из детского отделения – вы же знаете, какой у нас слух. Это не мог быть наш ребёнок, потому что через некоторое время вышел этот врач и сказал, что он сделал всё возможное, но наш мальчик погиб ещё до того, как его успели достать. И реанимация не помогла.
– И мы поверили, – всхлипнула Элли. – И схоронили того малыша, которого принёс нам этот врач. Мы ведь думали, что это наш сын.
– Меня даже не насторожило отсутствие у младенца нашей семейной родинки. – Услышав это, я коснулась пальцем тёмного пятнышка над губой. – Да-да, именно её. Эта родинка есть у нас у всех, как ты видишь, но, в конце концов, малыш родился почти на два месяца раньше срока. Я никогда не интересовался, в какой момент внутриутробного развития у детей появляется этот знак. У нас никогда не было недоношенных детей.
– Тот мальчик был доношенным, – пробормотала я. – Ну, по крайней мере, в моей медкарте значилось именно это: четыре фунта три унции (* около 1900 грамм), один фут, пять дюймов (* около 43 см), но при этом – тридцать девять недель внутриутробного развития. Практически полный срок.
– Неужели кто-то на это купился? – покачал головой Гейб.
– Как видишь, – хмыкнула я. – Моя приёмная мать знала о подлоге, точнее – участвовала в нём, а остальные вряд ли этим особо интересовались. Кому это могло быть нужно-то? Ну, родилась я мелковатой, и что? Бывает. Наверное…
– А вы? Неужели не заметили, что вам принесли доношенного младенца? – недоумевал Гейб.
– Вы когда-нибудь теряли ребёнка? – Коул одарил Гейба тяжёлым взглядом.
– Нет. К счастью – никогда, – покачал тот головой.
– Не приведи вам Господи такое испытать. Мне, знаете ли, в тот момент было не до измерений. Да и потом, младенчик тот был для меня как пушинка. Уж не знаю, как вам, а для нас что четыре фунта, что четырнадцать – без разницы.
– Для нас вообще-то тоже, – буркнул Гейб. – Извините.
– Я долго не могла оправиться от горя, – прошептала Элли. – Не спала ночами, всё перебирала распашонки и пинеточки, которые так и не дождались своего хозяина. Часами просиживала на кладбище возле могилки Хью.
– Она почти перестала есть, превратилась в тень самой себя. Если бы не эта троица, – Коул кивнул в сторону притихших сыновей, – боюсь, что я потерял бы мою Элли.
Он взял руку жены и прижал к своей щеке, а потом поцеловал ладонь. И этот жест что-то надломил во мне, я почувствовала, как по моим щекам хлынули потоки слез, руша возведённую в моём сердце стену.
Передо мной сидели мои родители, которые не бросали меня, как я привыкла думать. Они любили меня, и не были виноваты в том, что меня у них забрали. Так почему же я продолжаю отстраняться от них?
Да, это сложно – внезапно обрести родителей, семью, но разве это не замечательно? Может, нужно приложить хоть немного усилий и сделать шаг навстречу?
Я аккуратно высвободила свою руку из ладони Гейба, встала, обошла стол и, подойдя к своей маме, осторожно положила руку ей на плечо. Она порывисто повернулась ко мне и, обняв меня, прижалась щекой к моей груди и разрыдалась в голос.
Чувствуя текущие по щекам слезы, я осторожно, помня об её человеческой хрупкости, обняла её одной рукой, а другой робко погладила по голове.
В это время рядом со мной буквально рухнул на колени Коул, обняв нас обеих. Судя по тому, как вздрагивало его тело, он тоже плакал, только беззвучно. А потом вокруг нас сгрудились ещё трое молодых гигантов, присоединяясь к нашим объятиям, и я, наконец, окончательно осознала, что вернулась домой.
Я не знаю, сколько мы так простояли, пока не послышался голос рыжего.
– Ну-ка, дайте, наконец, и мне обнять мою новообретённую внученьку.
Кокон из тел вокруг меня постепенно распался, и я оказалась лицом к лицу со своим дедом, как я поняла. Он выглядел не старше Коула, но меня чем-то подобным было не удивить. Я с улыбкой пошла в его распахнутые объятия.
– Так, значит, ты мой дедушка? – решила я всё же уточнить. – И как тебя зовут.
– Меня зовут Дэниел, можно просто Дэн, и я – родоначальник этой семейки. – Он хитро подмигнул мне. – Но ты можешь называть меня просто дедулей, хотя, формально, я не совсем твой дед.
– А кто?
– Ну, если тебе нужны подробности, то я твой пра-пра-прадед. Жутковато звучит, верно?
Возможно, неделю назад для меня это и вправду прозвучало бы жутко, но теперь я лишь пренебрежительно дёрнула плечом.
– У брата Гейба восемь поколений потомков, – и нарочито небрежно уточнила, – у его младшего брата.
– Вот как? – мне показалось, или в глазах Дэна мелькнуло что-то похожее на уязвлённое самолюбие. – Ну, в любом случае, он, скорее всего младше меня.
– Возможно. А сколько тебе, дедуля?
– Мне уже более полутора тысяч лет! – гордо заявил Дэн.
– Только-то? – хмыкнула я. – Моему Гейбу уже более трёх тысяч.
– Дед, успокойся, – усмехнулся Коул. – С принцем Габриэлем тебе не сравниться.
– С принцем? – удивлённо переспросил Гейб.
– Это из сказки, которую Рэнди придумала для Джереми, – пояснил Роб. Напряжённый момент миновал, и все вновь рассаживались на свои места за столом, причём близнецы уже что-то накладывали себе на тарелки.
– Про принцессу Миранду, заблудившуюся в лесу, и заколдованного принца Габриэля, – подхватил Гил.