Чёрная пантера с бирюзовыми глазами
Шрифт:
– Признаю, – обречённый шёпот Линды.
– Ты понимаешь, что заслужила наказание?
– Понимаю, – ещё тише.
– Ну так вот, за то, что, проигнорировав мой приказ, ты напала на мою девочку и нанесла ей телесные повреждения, я... лишаю тебя содержания на три месяца.
– Что? – я ошеломлённо подняла голову.
– Что?! – взвизгнула Линда. – Нет! Лучше руку оторви!
– Я же сказал, что придумал нечто более болезненное для неё, – усмехнулся мне Гейб, а потом повернулся к Линде. – Надеюсь, это заставит тебя задуматься над своим поведением. А на эти деньги будет куплена новая одежда для Миранды, взамен той, которая
– А на что я буду жить? – взвыла блондинка.
– Иди работай, – Гейб мотнул головой в сторону полей. – Меня это не касается.
– Эй, Линда, айда к нам на птицеферму! – воскликнул кто-то из толпы. – Нам как раз нужен кто-нибудь, чтобы курятники чистить.
– Лучше к нам, – раздалось с одной из веранд. – У нас сломался погрузчик для навоза, и пока новая деталь не прибудет из Грейт-Фолса, нужен кто-то с лопатой, пока коровки не утонули в своих какашках.
Линда фыркнула, понимая, что сочувствия не дождётся, и, под общий хохот, рванула за свой дом. Вскоре громко хлопнула задняя дверь – через переднюю-то было не войти. Остальные оборотни начали расходиться, поняв, что представление окончено. Остались только мы пятеро, считая Лаки.
– Ты действительно поверила, что Гейб оторвёт Линде руку? – усмехнулся Джеффри. Я пожала плечами. – Ха, а ведь она тоже поверила! Может, теперь десять раз подумает, прежде чем выкинет нечто подобное?
– Ты как, в порядке? – поинтересовался Гейб.
– Теперь уже в полном. Но в какой-то момент ты меня и правда напугал.
– Извини. Но я хотел, чтобы Линда тоже поверила, поэтому должен был играть до конца.
Гейб, продолжая всё так же обнимать меня за плечи, развернулся в сторону своего дома.
– Пойдём, тебе нужно переодеться. Не везёт твоей одежде – вторые сутки здесь, и уже второй раз лишаешься предметов гардероба. Решено – завтра мы отправимся в Грейт-Фолс и купим тебе новую одежду.
– Не нужно! – покачала я головой. – У меня пока достаточно своей. Да и не смогу я носить одежду, купленную за счёт Линды.
– Это мы ещё обсудим. Но будешь ты носить эту одежду или нет – а Линда своих денег лишится в любом случае. Я своих решений не меняю.
В этот момент я почувствовала некий дискомфорт – правому бедру было как-то влажно и липко. Обнаружив в районе кармана тёмное пятно, которое было видно даже сквозь грязь, опилки и паутину, в которых я была вообще-то измазана с головы до ног, я сунула в него руку и вытащила наружу раздавленное нечто, в котором с трудом опознала тюбик с мазью от синяков.
– Ох, Джеффри, мне жаль, но, боюсь, нам нужна новая мазь для колена Томаса.
– Не страшно. Ваш путь все равно идёт мимо моей клиники, я вынесу вам новую.
– А что с коленом Томаса? – нахмурился Гейб.
– А, ерунда, синяк! – махнул рукой мальчик.
– Кстати, Джеффри, а как ты узнал про его колено? И про гвоздь в моей спине?
– А это его дар! – тут же радостно доложил Томас. – Он чувствует чужую боль.
Я взглянула на доктора с уважением.
– А как ты её чувствуешь? По запаху? Как Эндрю технику?
– Не совсем, – покачал он головой. – Я чувствую... ну, словно бы тепло. От больного места идёт как будто бы поток горячего воздуха. Это немного похоже на то, словно бы в мою сторону направлен фен. Это сложно объяснить. Я просто чувствую, где и с какой силой у кого что-то болит.
– Поэтому ты и стал врачом?
– Да. У меня нет целительских способностей, тут мне на помощь приходит наука. Но я неплохой диагност, и могу захватить болезнь на самой ранней стадии, когда человек ещё не чувствует боль, а я о ней уже знаю. Особенно это помогает с маленькими детьми, которые ещё не могут сказать, что и где у них болит.
– Тебе нужно было стать педиатром.
– А я и стал. Я, среди прочего, и педиатр тоже. Хотя наш молодняк вообще-то не болеет обычными болезнями, но мало ли. Дети склонны к травматизму, например, могут проглотить пару обойных гвоздиков и заработать прободение кишечника.
– Ты мне этот случай до старости припоминать будешь? – обиженно взвыл Томас. – Мне же всего два года было! Я этого даже не помню!
– Зато я хорошо помню, – покачал головой Гейб. – Я тогда чуть не поседел – думал, что мы тебя потеряем.
– Но не поседел же! – пожал плечами мальчик. – Ты вообще не можешь поседеть. А я в порядке.
– Ты проглотил обойные гвоздики? – я была в ужасе. – Ты же мог погибнуть.
– Может и мог бы, если бы не Джеффри. Когда Гейб притащил меня, орущего, к нему, он сразу понял, в чем дело.
– Не сразу, – покачал головой доктор. – Но то, что дело не в коликах или режущихся зубах, понял тут же. Боль была слишком локальной, практически точечной, но при этом очень интенсивной. Я быстро сделал ему рентген, а потом пришлось в срочном порядке делать операцию. Но, к счастью, всё обошлось, и вскоре этот карапуз вновь улыбался во все свои полтора зуба и дрыгал ногами, несмотря на здоровенный шрам на животе.
Томас тут же задрал футболку, демонстрируя мне загорелый живот на котором заметно выделялась бледная полоса старого шрама. А я задумалась над рассказом Джеффри. Что-то тут было не так, что-то царапало мой разум, некий диссонанс. Колики, полтора зуба, дрыгал ногами... Это звучало как-то... И тут до меня дошло – в два года Томас был ещё младенцем!
– Ты ведь даже ходить тогда ещё не умел. Где же ты взял те гвозди-то?
– Ходить-то он может и не умел, а вот ползал уже вполне резво, – вздохнул Гейб. – Вот и умудрился заползти за диван и там подкрепиться, чем не надо. А я не уследил.
– Кстати, мой шрам исчезнет, когда я переродюсь... Перерожусь... Перерождюсь... Ну, ты меня поняла!
– Поняла-поняла. Он исчезнет после твоего перерождения, так?
– Ага! Главное – не погибнуть до этого. Перерождение исправит любые травмы.
– Правда? – я оглянулась на Гейба и Джеффри.
– Правда, – кивнул Джеффри. – Шрамы исчезают, неправильно сросшиеся кости выпрямляются, даже ампутированные конечности отрастают. Один наш родственник ещё ребёнком попал в автокатастрофу и сломал позвоночник, после чего более семидесяти лет был прикован к инвалидному креслу. Другого лошадь лягнула в голову, проломив череп и задев мозг. Он выжил, но был хуже новорожденного, таких врачи называют овощами. Мы шесть лет кормили его через трубочку, поскольку у него даже глотательный рефлекс пропал. Хорошо хоть дышать мог самостоятельно, ведь в девятнадцатом веке аппаратов принудительной вентиляции лёгких ещё не было. К счастью каучук, который мы использовали для питательной трубки, уже был изобретён, иначе мы бы его до перерождения не дотянули. А сейчас оба живы-здоровы, у одного уже даже дети есть. Так что, если мы живы к моменту обращения – то поправимся от любой болезни, травмы или уродства.