Черная Пасть
Шрифт:
"28 ноября 1918 г.
Дорогой товарищ Ленин.
Мне очень нужно было с Вами поговорить о моей работе, но я думаю, что у меня это плохо выйдет. Мне очень 'нужна сейчас Ваша моральная поддержка, и поэтому я решил написать это письмо.
Чтобы по-прежнему продолжать свою работу раскачивания русской науки и приспособления ее к нуждам Республики, чтобы по-прежнему целиком отдаваться этой работе, может быть и незаметной вначале, мне совершенно необходимо знать, считаете ли Вы мою работу важной и нужной. Это очень трудно сдвинуть наши ученые силы с мертвой неподвижной точки, на которой они замерзли уже десятки лет. Очень трудно сломать стену... Но видно уже, что зашевелились всюду. После вчерашнего совещания о Карабугазе, о роли его, Баку и всего Каспийского района, как мирового центра будущей химической промышленности, о тех химических работах, которые нужно ставить немедленно, чтобы найти, изыскать методы применения сульфата, который десятками миллионов пудов ежегодно отлагается
В своем письме Н. П. Горбунов рассказывает о профессорах, специально приехавших из Петрограда на совещание о Кара-Бугазе. Речь идет об ученых, вскоре объединившихся вокруг Института прикладной химии, которые с энтузиазмом работали над проблемами залива.
...Тогда же в 1918 году был создан специальный Кара-Бугазский комитет. Душой всего дела был ученый с мировым именем академик Николай Семенович Курнаков. Под его руководством комитет в самые тяжелые месяцы гражданской войны и интервенции разработал детальные программы научного промышленно-технического изучения Кара-Бугаза, который, по образному выражению одного ученого, "является в полном смысле заводом, ежегодно автоматически добывающим из воды Каспийского моря чистую глауберову соль".
Владимир Ильич Ленин проявлял неизменный интерес к проблемам освоения богатств Кара-Бугаза. Когда в 1921 году на страницах "Правды" один из видных советских хозяйственников назвал Кара-Бугаз "золотым дном", Владимир Ильич сейчас же пишет Горбунову: "Надо выяснить дело насчет Кара-Бугаза. Если очень заняты, можно отложить на несколько дней, но не больше".
По решению Совнаркома в 1921 году в Кара-Бугаз отправилась научная экспедиция, на которую было отпущено несколько десятков тысяч рублей золотом. Страна не пожалела средств, чтобы как можно лучше снарядить "разведчиков будущего". Возглавлял экспедицию видный специалист Николай Иванович Подкапаев, ближайший сотрудник академика Курнакова. Экспедиция работала в очень сложных условиях: в стране только что окончилась гражданская война. Экономическая разруха давала о себе знать на каждом шагу. И только благодаря поддержке правительства и заботе Владимира Ильича Ленина экспедиция успешно справилась с заданием. Были проведены физико-химические, гидрографические, метеорологические и геологические исследования Кара-Бугаза. Только тогда Н. С. Курнаков мог с полным основанием заявить: "Необычайная и единственная в своем роде мощность месторождения, относительная легкость добычи и дешевизна сообщения ставят Кара-Бугаз на первое место среди других источников глауберовой соли не только в нашем отечестве, но и в целом мире".
Началось освоение Кара-Богаза. Это были уже не отдельные поединки человека с Черной пастью, а планомерная, повседневная, трудная борьба за полное покорение залива. Никогда не забывал об этом Сергей Брагин, как не забывал и о самом главном в своей работе: что бы ни было, какие бы ни совершались открытия и сколько бы ни строилось по его соляным плесам приисков и городищ, чем бы ты ни был занят и какую бы ни держал сторону в самом ожесточенном техническом или просто человеческом споре о будущем Кара-Богаза, - ты не должен никогда и ни при каких самых сложных обстоятельствах забывать о главном - о том, сколько сделал для этой забытой богом и человеком дикой окраины Ильич. Ты обязан делом оправдать ленинскую заботу о процветании и богатствах этой химической провинции. Заботы Ленина и народа о судьбе Кара-Богаза должны стать твоей личной заботой и судьбой. Ты пришел сюда не временщиком, а полноправным и заинтересованным тружеником, и ты - в ответе за исполнение ленинской мечты и заботы!..- Такие слова строго говорил себе Сергей Брагин, возвращаясь мысленно к прошлому Кара-Богаза, и к главному - жизнь здесь вызвана по воле партии, Ленина. И когда заходила речь о революционных традициях, заветах отцов и преемственности этих традиций, то Сергей видел свою революционность не только в готовности выполнить боевой приказ, рискуя жизнью, он видел святость традиций и в продолжении и завершении трудовых свершений отцов, старших братьев, чья высокая гражданственность, не на словах, а в повседневных трудах и тяготах; чье бескорыстие, задушевная человечность, уважительность, товарищество и какая-то удивительно чистая и величественная простота - все это целиком должно стать достоянием сегодняшнего молодого поколения. Иногда юношам и девушкам, да и нам самим не хватает, не достает именно всего этого. А ведь не только в прострелянных пулями флагах и стягах, найденных гильзах с паутинками в горлышках, не только в первых листовках и революционных прокламациях, в предсмертных надписях на стенах, в окропленных кровью партийных и комсомольских билетах наше революционное наследие, но и во всем этом - трудовом и творческом. А бывает, мы забываем про это, слово "революционное" понимаем иногда ограниченно, и, тем самым, невольно сужаем это победное в своей конкретности понятие. Бои на баррикадах и ленинские субботники, красный террор и борьба народа с беспризорностью, разруха, голодовка страшного двадцать первого года и - это драгоценное, народное золото на экспедицию в неисследованный, дикий Кара-Богаз... И на всем этом лежит революционность и титаническая ленинская мысль, здесь виден живой Ильич, самый человечный человек - Ленин!.. У Сергея Брагина, рядового партии, эти мысли все более обретают стройность и последовательность, и оттого вся его жизнь становится еще более стремительной, творчески активной и понятной в своей революционной ленинской основе.
Хотя глубина океана времени с каждым мгновением возрастает, а минувшие события отдаляются, сын саратовского грузчика-волгаря Сергей Брагин несказанно живо и отчетливо чувствовал близость революционного набата и дыхание огненных лет. И то великое и неповторимое, что происходило в жизни нашей страны, в судьбе каждого советского человека, помогало ему лучше понять значение всех тех революционных событий, ближе становилась сама революционная идея, еще понятнее, дороже и ближе, стал Ленин. Не раз Сергей Брагин делился мыслями об этом с близкими, и убеждался, что другие переживали то же чувство горделивого обновления, повзросления, уверенности в своем деле построения коммунизма и личной ответственности за судьбу государства, созданного Ильичем.
Для проводимой в эти дни ленинианы, большого народного торжества, Сергея Брагина попросили поделиться в газете и по радио своими мыслями и переживаниями. И, кажется, никогда Сергей не выступал с такой страстностью, прямотой и убежденностью. По воле партии и Ленина ожил и поднимается Кара-Богаз-Гол. И люди в прикаспийских пустошах, в пустынных дебрях трудятся и побеждают все трудности по заветам Ленина. Подумав и дотронувшись до самого дорогого и сокровенного в своей душе, Сергей с волнением написал в выступлении о своей личной... да, личной близости к Ленину, о человечном человеке Ильиче, который вошел в его жизнь и судьбу, в его работу, в его думы: вождь и друг, мудрец и труженик, великий и простой Ильич. В радостях и тяжелых горестях, во всех жизненных испытаниях - Ильич всегда рядышком живой и добрый. И Сергей Врагин из сурового раздолья Кара-Богаза не побоялся в газетном выступлении сказать о своем глубоко личном - о Ленине и о себе; он сказал это так же смело, честно и просто, как сказал об этом Прометей революционной поэзии Владимир Маяковский:
Я себя под Лениным чищу, чтоб плыть в революцию дальше...Выступление по радио и в газете помогло Сергею Бра-гину высказать вслух свои сокровенные мысли, раздумья, сделать себе строгую, поистине революционную внутреннюю проверку и еще раз убедиться в своей душевной слитности с самым дорогим, что стало трудовым бореньем и смыслом жизни: служение народу и ленинским идеям. И он очень хотел, добивался того, чтобы все это возвышенное и свято дорогое стало еще более приложимым в повседневных делах, в труде своем и товарищей: и чтобы мелочи в делах и отношениях с людьми не затмевали главного, и чтобы самому не мельчать и не сбиваться, не залезать в мещански удобненькую и расхожую "мешкотару..." Он, Сергей Брагин, не считал себя исключением среди других, но все же хотел если не выдающегося, то заметного, своего, активного проявления в жизни и во всех делах. В главном он не хотел никому уступать и не мог грешить против совести. Он полюбил Кара-Богаз, страстно, с пылкой надеждой жаждал видеть его цветущим и плодоносящим, видеть не как замкнутый сундук ценностей, а работающий для народа сегодня, сейчас, щедрый, активный источник, покорный и добрый вулкан Черной пасти.
...Дотошный Виктор Пральников, усевшись в кабине самосвала третьим, о чем-то говорил с шофером, и оба они кричали, плохо понимая друг друга, на ухабах непрестанно стукались головами, будто целовались. Со всеми своими переживаниями и бурливыми мыслями Сергей хотел сейчас же вступить в их разговор, и ему это удалось; спутники говорили и думали о том же, так что Сергею не трудно было попасть в лад.
– Трубу поправлять надо, - уцепился в разговоре за какое-то слово шофер.
– Стыдно и чудно: за десять верст ее видно, а сразу не догадались, что все дело в трубе!..
– С намеком. Все хлопоты и возня с печью - труба?..- кричал и клевал носом в ветровое стекло Пральников, стараясь дотронуться платком до своего лба с залысиной, чтобы вытереть пот.
– Пока что - труба!
– убежденно отвечал водитель. Долго еще выпытывал гость у шофера про трубу.
На повороте дороги трясти начало особенно жестоко и дробно, хотя самосвал уже выехал на широкий двор, границы которого определялись не забором и не дувалом, а барханами с одной стороны, и спуском к озеру - с другой.
Завалочная яма и покосившийся бак, похожий на огромный куб, также были на границе печных владений.
– Вы до свалки?
– спросил шофер, поправляя темной, с обводами у ногтей, волосатой рукой сивый чубчик.
– Вали!
– улыбнулся Виктор Степанович.
– Можно и до свалки!
У края огромной, покрытой цементом, ямы самосвал остановился, и, когда попутчики освободили кабину, шофер, не прикрывая дверцу, подъехал задом к железному порожку. Кузов медленно поднялся торчком, и влажная, белесая масса мирабилита, как живой сахар, сползла в нишу. Не успел самосвал отойти от железного прикола и выровнять короб кузова, как вдруг завопила сирена. Она предупреждала об опасности тех, кто находился в этот момент у транспортера. Сирена выла с визгом и свистом. Замигал красный свет.