Черная Пасть

По берегу моря с закопченным фонарем "летучая мышь" в руке шел, припадая на правую, укороченную ногу, странный человек. Ничего из одежды на нем не было, кроме потрепанной пилотки на голове и черного шнурка, опоясавшего впалый живот и костлявую поясницу. Шел неторопливо, временами приостанавливался и хмуро поглядывал то на раннее краснощекое солнце, то на каменистый, отделенный от берега нешироким заливом, остров Кара-Ада.

Дойдя до скалистого берегового мыса, облизанного волнами, человек поднялся на его пологий откос и посмотрел в сторону поселка. Он кого-то ждал.

Бекдуз уже проснулся - это видно было по сутолоке на его улицах и движению,

как всегда, не в сторону моря, где манили прохладой набегавшие волны, а к меловым косогорам и перекатным барханам, за которыми угадывались соляные пади, соединенные подземными протоками с Кара-Богаз-Голом. К морю же по глубокому рыхлому и колючему песку с ракушечником, как следы ушедшего дня, тянулись лишь старые темные колесные вмятины, захолонувшие и отвердевшие за ночь, да низкие наплывы кизячного, прогорклого дыма.

На мокром гранитном выступе одинокий человек с фонарем в руке стоял до тех пор, пока его плоскую, худую спину не припекло солнце. Поправив на животе врезавшийся шнурок, он тяжело и медленно побрел к лодке. Спрятанное под скамейкой белье было скручено жгутом и туго перетянуто солдатским ремнем. Доставая одежду, человек прислушивался к утренним разрозненным, будто ищущим друг друга, перекликающимся звукам. Одевался он неторопливо. Сидя на борту лодки, подержал на весу ноги, вытер их, подвигал пальцами, смахнул портянкой подсохший, щекочущий песок и начал расчетливо натягивать сразу исподники и брюки. Взялся было за сапог, но почему-то раздумал.

По другую сторону волнореза, в потоке солнца, идущего с моря на землю, появился белотелый, кругленький, юркий купальщик с розовым банным полотенцем через плечо и слюдяным, прозрачным мешочком в руке.

В тот же миг лодка отчалила от берега. Лодочник старался держаться береговой кромки. Загребал веслом широко и плавно, подруливая к каменной, ноздреватой глыбе и не спуская глаз с купальщика. А тот будто не обращал на него внимания: то приседал, то кланялся.

На рейде заголосил пароход, а на острове с повернутой* крутолобой башенки недавно выключенного маяка в море посыпались, словно осколки радуги, разноцветные звездочки, и послышался какой-то глубинный, потаенный гул, отдаленно напоминая звук литого, чугунного колокола.

Ранний купальщик и неторопливый лодочник одновременно вздрогнули и замерли, прислушиваясь к шелесту волн... Обеспокоенный чем-то лодочник тут же причалил к берегу, вылез из лодки, надел сапоги, подпоясался и заковылял по берегу, пряча около голенища кирзового, вздутого на сгибах, сапога свою закопченную "летучую мышь" от солнца и искристой башенки маяка.

Юркий купальщик пошел в сторону от солнца, волоча по песку полотенце. Поспешно и суетливо удаляясь от того места, где причалила лодка, он взглядом увлекал человека с черным фонарем в руке за глыбистый волнорез... Повинуясь молчаливому зову, странный человек тащился вслед, сутулясь и еще более прихрамывая. Когда оба скрылись за обломком упавшей в море скалы, волны уже успели зализать следы. И только за клубком жилистых водорослей темнело на песке тавро от солдатского сапога.

... За открытым окном - синяя, тяжело колышущаяся стена. Острая, извилистая грань отделяет ее от белесого неба. Страшно, но так любопытно и так хочется смотреть на вздыбленное море, а если захотеть, то до него, пожалуй, можно рукой дотронуться. Волна подбежала к самому окошку и стала выше и песчаного берега, и костлявого громоотвода. Узенькую лодку словно приклеили к морской синеве и она плоско висит над берегом. Нина смотрела на высокое - до самого неба, подвижное море и не переставала удивляться, как эта зыбкая громада не вливается через открытое окно

в комнату. Перевесившись через подоконник и зажмурившись, она протянула обнаженную до плеча смуглую руку с длинными пальцами, чтобы дотронуться до водяной стенки. Вдруг явственно почувствовала прохладную массу воды, побултыхалась в ней рукой; посмотрела на мокрые пальцы, залюбовалась янтарными капельками, тихо падающими на толченые ракушки под окном... Потом вскинула голову, чтобы не мешала прическа, и снова посмотрела: перед глазами песок и ноготки ракушек - глянцевые, притупленные ноготки...

– Мелькнуло и ничего нет!
– неожиданно воскликнула Нина и села на подоконник, поджав босые, сильные, загорелые ноги с капельками воды на икрах от недавнего купанья. Она громко и озорно засмеялась.
– Одно мельканье, видимость... И море над головой, и сухие золотистые брызги, и эти ракушки - чьи-то окаменевшие древние мозги. Этот самый - брагинский черный лебедь - чья-то обгоревшая душа!.. Ничего вечного... настоящего. Кругом одно мельканье... А все эти видения я, наверно, сама выдумала. Слышите, Брагин, Игорь!.. Захочу и ничего этого не будет... Вот кинусь сейчас в эту морскую глыбь, зайду в земной шар... стена упадет и вместе со мной укроет весь свет... Фу, какая дымчатая ерунда!.. Все есть и ничего нет... Мельканье. Какой-то калейдоскоп. Сознание только на мгновенье вспыхнет - и все... А может, все это опять когда-то возродится?!.
– Нина захохотала, дергаясь плечами, уткнула лицо в ладони и чуть не свалилась с подоконника. Не будь рядом Сергея, она наверняка слетела бы на пол, хохочущая, отрешенная.

– Ерунда какая-то, Сережа!
– твердила она и хохотала до затяжного кашля.

– Возможно, - ответил осторожно Брагин.

– Мимолетность во всем, правда?
– продолжала она смеяться заливисто.
– Пушинки сна...

– Послушай, Нина, что я рассказываю!
– Из глубины комнаты послышался тоже смех, но холодноватый, сдержанный.
– Это занятно! Вернулся, стало быть, мудрец... интурист из путешествия и рассказывает друзьям, что он видел в диковинных странах. И что же?.. Оказывается, на знойном острове он обнаружил первобытных обитателей. Как и полагается, все ходят голыми. Райская неприхотливость и ультрабожеская мода. "Совсем без одежды?" - спросил недоверчиво его друг-домосед. Этот маловер, видать, был очень похожим на одного из наших друзей... рационалистов. "- В чем мать родила!.." - отвечал повидавший виды человек. "- Не может того быть!
– не соглашался домосед.
– Как же так?" "- Да, без единой бретельки..." "-А как же они отличают мужчин от женщин?"

Смеялись все, и громче всех Сергей. На этом Игорь его и подловил.

– Сережа, не кажется ли тебе, что Фома этот неверующий напоминает тебя?

– Сходства не улавливаю...

– И для тебя - самое очевидное, всем понятное нередко кажется загадочным! Без бутафории, Сереженька, ты не можешь... Очевидные истины ты не разумеешь без указателя... святая наивность! И в институте ты поражал нас ею...

– Подкоп?
– Сергей подступил с вилкой и бумажной салфеткой к Игорю Завидному.

В тот же миг все разговоры покрыл приятный веселый голос.

– Доблестные галурги, оставьте вашу будничную суетность! Никчемным спором не надо портить чудесную новеллу о мудреце, который не верил в истинность творений природы.
– На середину комнаты вышел улыбающийся и выпрашивающий к себе внимания Семен Семенович Метанов. В вытянутой руке он держал бокал искрометного шампанского.
– Игорь Маркович, какая прелесть ваша новелла! Расскажи сначала. Только с острым перчиком и без морали. Давайте же, други, на нашем простеньком торжестве отдохнем от моралистики.